клеветали на советскую действительность.

Кроме этого, обвиняемый Куртумеров изготовил письменные произведения 'История', 'Крым' и др., которые содер­жат ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а также на брошюрах Т.И. Ойзермана 'Марксистско-ленинское понимание свободы', А. Кулагина 'Поколение оптимистов' и на журнале 'Вопросы истории' учинил явно клеветнические надписи.

Обвиняемый Халиков изготовил рукописные тексты: 'Записку председателю Совета национальностей Верховного Совета СССР', 'Протест', 'Преступники торжествуют' и др., которые содержат клевету на советский государственный и общественный строй.

Обвиняемый Рамазанов также изготовил ряд рукописных текстов: 'Людям доброй воли' и т. п., адресованных в различные партийно-советские органы, в которых клевещет на поли­тику КПСС, государственный и общественный строй.

Привлеченные и допрошенные в качестве обвиняемых, Куртумеров и Халиков виновными себя полностью не признали и пояснили, что они действительно принимали участие в собраниях молодежи, но на советскую действительность не клеветали'.

Далее следует повторение тех же обвинений по отношению к каждому из трех в отдельности без какой-либо конкретизации. Приговор: Куртумерову — два года, Халикову и Рамазанову — по два с половиной года лагерей.

Все обвинения по политическим делам очень похожи: 'клеветнические' разговоры, изготовление и распространение 'антисоветской' литературы; часто, как в только что приведенном случае, речь идет даже не о машинописных, а о рукописных документах: заявлениях, письмах и т. п.

Листаем 'Хронику' дальше. Весна 1974 года. Виктор Хаустов: 4 года лагерей и 2 года ссылки; Габриэль Суперфин:

5 лет лагерей и 2 года ссылки; Виктор Некипелов (г. Владимир) : 2 года лагерей; Сергей Пирогов (г. Архангельск): 2 го­да строгого режима; Валентина Пайлодзе (г. Тбилиси, 'преступление' — письма религиозного содержания): полтора года лагерей; Фридрих Шнарр, советский немец, добивающийся выезда в ФРГ (г. Джамбул, Казахстан) : 2 года. На допросы во время следствия Шнарра водили в наручниках. В камере след­ственного изолятора его сокамерники ежедневно, на протяжении трех месяцев, мучили и избивали его. Следователь знал об этом, но не пресекал бесчинства, угрожая Шнарру смертью.

'Хроника' № 33. Сообщается об условиях содержания политических заключенных в лагерях и тюрьмах. Заключенный В.П. Азерников, врач по специальности, в письме, которое ему удалось передать на волю, описывает условия в Мордовских лагерях строгого режима.

Заключенные живут в состоянии 'скрытого голода'. Калорийность пищи намного меньше той, что необходима по усло­виям тяжелого труда, которым занимаются заключенные... В пище практически нет животных белков, витаминов. Нередки случаи пищевых отравлений.

Воздух в цехах густо насыщен древесной и абразивной пылью, парами ацетона и кислот. Это способствует развитию легочных заболеваний, силикозов. Лечение начинается лишь тогда, когда болезнь получает кризисное развитие, да и тогда оно сводится лишь к снятию симптомов. Хронические заболевания: желудочно-кишечные, сердечно-сосудистые, глазные болезни, грибковые заболевания, парадонтоз и т. п. не лечатся вовсе, хотя они имеют в лагере массовое распространение. Освобождение от работы можно получить лишь тогда, когда температура больного выше 37,4°.  Случаи освобождения при бестемпературных заболеваниях исключительно редки. Врач не может выйти за пределы так называемой 'нормы' освобождений — 17% всех заключенных, даже во время эпидемии гриппа. Не во всех лагерях есть врачи, их заменяют фельдшеры, медсестры. Врачи-специалисты посещают лагеря 1-2 раза в год или реже. Врачи-заключенные не могут помочь своим больным товарищам, это запрещено специальной инструкцией. Лагерные врачи имеют лишь простейшие лекарства, срок годности кото­рых иногда давно истек. Присылка медикаментов и витаминов с воли запрещена.

Грунтовая дорога между лагерями и больницей так плоха, а тюремные машины настолько неприспособленны для перевозки больных, что поездка может угрожать жизни больного. Известны случаи переломов конечностей и травм позвоночника в результате поездки. Для сердечников поездка по этой дороге вообще непереносима. Нередко люди, прибывающие в лагерь абсолютно психически здоровыми, к концу своих длительных сроков заболевают душевно.

2 ноября 1972 г. в Мордовских лагерях в возрасте 33 лет умер Юрий Тимофеевич Галансков³⁰. Он был арестован в январе 1967 г. и приговорен к 7 годам строгого режима за свою деятельность в защиту гражданских прав. Язвенная болезнь в тяжелой форме, которой Галансков страдал еще до ареста, сильно утяжелила его жизнь в лагере. Родственники и друзья Галанскова, а также его солагерники, обращались к властям с ходатайствами об оказании Галанскову достаточно эффективной медицинской помощи. В частности, они просили о назначении ему диетического питания и о всестороннем обследова­нии в центральной больнице МВД, в Ленинграде. Эти ходатайства не были удовлетворены. Осенью 1972 г. Юрия Галанскова, в связи с ухудшением состояния, в очередной раз этапировали в больничную зону Дубровлага в поселок Барашево. После операции у него развился перитонит, и он умер.

В других лагерях положение не лучше. Вот один из эпизодов из жизни Пермских лагерей . Во время одной из медицинских комиссий ее председатель подполковник медицинской службы Т.П. Кузнецов заявил, что он приехал не затем, чтобы помиловать людей по болезни, а чтобы заставить их работать. Многим заключенным сняли инвалидность, которую те имели в течение многих лет. В частности, заключенный литовец Куркис страдал язвенной болезнью много лет и не работал. После решения комиссии о снятии инвалидности он был поставлен на тяжелую работу — вспашку запретной зоны. В первый же день произошло прободение язвы. Начальник лагпункта — 35 Пименов звонил Т.П. Кузнецову (хирургу этого лагеря); тот отказался выехать по вызову, сославшись на плохую погоду. Куркис умер.

Просочилось еще несколько писем от политзаключенных. К.А. Любарский обращается к Всемирной федерации научных работников и к Конгрессу за свободу культуры. Научные работники, пишет он, люди в большинстве немолодые, занимаются в лагерях тяжелым и непривычным для них физическим трудом, который не оставляет ни сил, ни времени для интеллектуальной работы. Ученые дисквалифицируются. 'Нас не только временно лишают свободы, — говорит Любарский, — нас навсегда лишают любимого дела, нашей профессии'.

В письме группы политзаключенных Пермского лагеря ВС-389/35 говорится о том, что при помощи максимально строгой изоляции власти стремятся скрыть правду о лагерной жизни людей, осужденных вопреки декларациям Конституции СССР о гражданских свободах. Цензурные правила таковы, что фактически позволяют задержать любое письмо. Уничтожение задержанных писем исключает возможность проверки обоснованности задержания. Власти не ставят перед собой провозглашенной, но непосильной для них, задачи переубеждения: их цель   сломить заключенных, заставить отречься от своих взглядов. Этой цели администрация стремится достичь придирками и наказаниями, вопреки закону подвергая заключенных физическим и моральным страданиям — голоду, холоду, унижениям и т.д. Тяжелый , иногда бессмысленный труд стал орудием наказания.

В других сообщениях мы читаем о судьбе борцов за гражданские права, получивших повторные длительные сроки заключения, в частности о Владимире Буковском и Валентине Морозе. Особенно тяжело положение В. Мороза. Украинец, преподаватель истории, он был первый раз арестован в 1965 г. за статьи, ходившие в самиздате, в которых был обнаружен 'украинский национализм' и которые, следовательно, были признаны антисоветскими. Он был приговорен к четырем годам заключения. В 1969 году, отбыв срок, он вышел на свободу, а в 1970 г. был снова приговорен по статье 62 УК УССР (аналог статьи 70 УК РСФСР); на этот раз — к девяти годам лишения свободы, из которых первые шесть лет — в тюрьме, и пяти годам ссылки. Во Владимирской тюрьме сокамерниками В. Мо­роза оказались уголовные преступники; они изводили его, не давали спать ночью, а один из них порезал ему живот отточенным как нож черенком ложки, так что Мороза пришлось отпра­вить в больницу и наложить швы. После этого случая по просьбе самого Мороза и его жены его поместили в одиночку.

Отсидев больше трех лет в тюрьме, В. Мороз стал просить о переводе его в лагерь. По действующему законодательству, после половины назначенного судом срока тюремного режима он может быть заменен лагерем, при условии соблюдения заключенным правил режима. Валентин Мороз не имел нарушений, кроме одного: во время свидания с женой он говорил с ней по-украински и отказался перейти на русскую