Сущность того, что происходит сейчас в Советском Союзе, может быть выражена следующим образом: тоталитарное общество стабилизируется, переходит в стационарную фазу развития, когда оно самовоспроизводится от поколения к поколению без существенных изменений. Времена Ленина и Сталина были героической эпохой нового общества, когда оно еще только создавалось, и перед его создателями стояла трудная задача: переделать сознание человека, превратить его в послушный винтик государственной машины. Эта задача потребовала для своего решения моря крови, миллионов человеческих жертв. Ко времени Хрущева она была уже, в общем, успешно решена. Оставалось только ухаживать за новым обществом, аккуратно выпалывая сорную траву и не замахиваясь на гран­диозные перестройки. Методы Никиты Сергеевича не подхо­дили для этой цели: они были слишком эксцентричны. Поэтому он и был замещен новыми, нынешними правителями, при которых бесцветность и безликость стали высшими государственными добродетелями. Теперь наша страна 'уверенной поступью' идет к тому общественному порядку, который описывается в романах Замятина, Хаксли, Орвелла, Стругацких.

Под тоталитаризмом понимают тотальный контроль государства над всеми общественно важными  аспектами жизни граждан, включая их образ мышления. Тоталитарное государ­ство устанавливает единую для всех идеологическую систему и внедряет ее принудительным образом в головы граждан. Лица, открыто не разделяющие государственной идеологии, подвергаются наказаниям, которые, в зависимости от степени отклонения и других факторов, варьируются от блокировки продвижения по служебной лестнице до физического уничтожения. Основные права личности — свобода ассоциаций, свобода получения и распространения информации и свобода обмена идеями — ликвидируются. Борьба идей уступает место борьбе против идей путем физического насилия. С точки зрения эволюционной теории тоталитаризм является извращением, дегенерацией, ибо более низкий уровень организации уродует и подавляет более высокий уровень. Тоталитарное общество теряет способность нормально развиваться и око­стеневает. Это тупик, волчья яма на пути эволюции.

Элементы тоталитаризма были свойственны многим циви­лизациям прошлого, и они приводили к тому, что общество застывало в своем развитии на многие столетия. В XX веке наука и технология дают неслыханно эффективные средства массовой манипуляции сознанием людей, поэтому опасность попасть в волчью яму и глубина этой ямы многократно воз­растают. Сейчас на карте мира мы видим уже огромные пятна, пораженные тоталитаризмом; это словно участки омертвевшей ткани в живом организме. Современная цивилизация стремится к глобальности, по существу она уже глобальна. Если она станет тоталитарной, то откуда ждать излечения от болезни?  

Есть несколько характерных отличий нашей эпохи от сталинской, которые свидетельствуют о переходе тоталитарного общества в стационарную фазу. Первое и самое важное из них таково. Во времена Сталина ни один человек не был уверен в своем завтрашнем дне: даже самый преданный сторонник режима (и даже на самом высшем уровне) мог попасть в мя­сорубку 'архипелага ГУЛаг' и погибнуть. Теперь же вы мо­жете быть совершенно спокойны: если вы послушно выполня­ете все предписания властей и работаете на стабилизацию тота­литаризма, власти не только не тронут вас, но и постараются обеспечить то (довольно скудное) процветание, которое они могут создать. Это сравнение, разумеется, целиком в пользу нынешнего режима. Нельзя признать совершенным строй, который уничтожает своих сторонников. Сталинская мясорубка была нужна, чтобы внушить человеку Великий Ужас перед государством, чтобы перевоспитать его в новом, тоталитарном духе. И это делалось с размахом, с запасом. Шло экспериментирование, разрабатывались новые методы. При этом, естественно, нередко переступалась граница необходимого: происходили так называемые 'перегибы'. Боже, как было популяр­но это слово! Перегиб здесь, перегиб там... Теперь это слово вышло из моды. Перегибов больше нет. Власти приобрели опыт, они научились бороться с идеями малой кровью, стараясь избежать чрезмерных репрессий. Сложился новый правящий класс, который отличает своих от чужих, и своих никогда не трогают.

Зарубежные наблюдатели часто говорят о постепенном 'смягчении',  'либерализации' политического режима в СССР и делают отсюда оптимистический вывод, что в конце концов советское общество 'либерализуется' до того, что превратится в общество демократического западного типа. Эти выводы ни на чем не основаны. Напротив, все говорит о тенденции к увековечиванию тоталитарных порядков. Уровень насилия падает по мере того, как общество привыкает к этим порядкам, смиряется с ними. 'Смягчение' режима по сравнению со сталинским периодом, если под этим понимать уменьшение числа жертв, действительно произошло, и весьма значительное. Можно говорить также о смягчении сталинского режима к 1952 году по сравнению с 1937-м. Но все это является лишь следствием и свидетельством стабилизации тоталитаризма, Основные принципы, на которых зиждется новый строй, не меняются ни на йоту: полное бесправие личности и отсутствие элементарных гражданских свобод; бюрократическая систе­ма правления, при которой все решения обсуждаются и при­нимаются негласно; пресечение обмена информацией и идея­ми; массовая дезинформация населения средствами печати, радио и т. д.; ложь и лицемерие, возведенное в норму общест­венной жизни; империалистическая внешняя политика. И те же тюрьмы для непокорных, разве что нет расстрелов. Впрочем, Юрий Галансков фактически убит в тюрьме. А сколько еще таких случаев, о которых мы ничего не знаем?

Другой характерной чертой перехода тоталитарного общества в стационарный режим является перенос центра тяжести пропаганды с поклонения конкретным людям — героям, полубогам, которым мы обязаны нашей счастливой жизнью, на поклонение более абстрактным, но зато непрерывно воспроизводящимся понятиям: строй, партия, Центральный Комитет. Один американский журналист спросил меня как-то: 'А какие герои у советских детей? Кем их учат восхищаться в школе и кем они на самом деле восхищаются?' Оказалось, что я не могу толком ответить на этот вопрос. Я вдруг заметил, что у нас больше нет культа героев, который был характерен для времен моего детства. В тридцатые годы Валерий Чкалов был кумиром буквально каждого мальчишки в стране. Для нынешнего поколения с ним можно сравнить только Юрия Гагарина, но я уверен, что по глубине и искренности внушаемого им восхищения, а также по числу подражателей Чкалов намного опережает Гагарина. Да разве только Чкалов? А герои-папанинцы? Я до сих пор помню эти четыре имени: Папанин, Кренкель, Федоров и Ширшов. А герои гражданской войны?

В тридцатые годы имена авиаконструкторов были известны всем, их популяризировали в качестве примера для подражания. А имя С.П. Королева — руководителя нашей программы освоения космоса — стало известно широкой публике только после его смерти. Сообщая о запусках спутников и вообще о продвижении космической программы, советские газеты упоминали таинственно о некоем 'Главном Конструкторе' и о 'Главном Теоретике' — с больших букв. Формаль­но считалось, что это делается из соображений секретности. В действительности же зарубежным специалистам было прекрасно известно, что 'Главный Конструктор' — это С.П. Королев, а 'Главный Теоретик' — М.В. Келдыш. Но советской публике