науки, может справиться с любым бедствием.

Люди медленно начали расходиться. Султанмурад и Хондемир выходили последними. Навои остановил молодого историка и любовно начал расспрашивать, как идут его занятия.

Хондемир, которому уже исполнилось семнадцать лет, рассказал, что пишет большое историческое сочинение. Навои очень заинтересовался этим трудом. Он осведомился, чем отличается книга Хондемира от других исторических сочинений, например, от семитомного труда его деда. Хондемир кратко и ясно отвечал на вопросы. Он попросил поэта прочитать отдельные главы книги и высказать свое мнение.

— Вы видите, сколько тягостных событий происходит в стране! — сказал Навои. — Если найдется немного свободного времени, обязательно прочитаю.

Хондемир, очень довольный, удалился. — А когда мы увидим драгоценные перлы вашей мысли? — спросил Навои. Султанмурада и, не дожидаясь ответа продолжал: — Некоторые ваши ученики преподают в Мешхеде. Все они шлют вам бесчисленные приветы.

Султанмурад сообщил, что части его книги, касающиеся математики, астрономии и логики, значительно продвинулись вперед. Навои заметил, что необходимо просмотреть все новейшие сочинения по этим вопросам на арабском, персидском и индийском языках, и с улыбкой добавил:,

— Надо торопиться. Вон у вас борода уже наполовину стала седой.

Когда Навои остался один, его опять охватила скорбь. Он проклинал султана, обагрившего руки Кровью родного внука. То, что привезенный Туганбеком приказ был подписан государем во хмелю, свидетельствовало о глубоко укоренившемся заговоре. Навои решил не медля отправиться в ставку.

Вечером он начал новую главу «Возлюбленного сердец». Вскоре благородные жемчужины жизненного опыта и острой мысли заполнили целую тетрадь. Навои утомился. У него заболели пальцы и поясница.

С каждым годом, с каждым месяцем поэт чувствовал себя все слабее: сказывалась старость и бесконечные заботы.

Поэт ненадолго прилег, намереваясь отдохнуть когда в комнату вошел Ходжа Афзаль. Навои не верил своим глазам. Стосковавшиеся за долгие годы разлуки друзья взволнованно обнялись. Радость придала Навои бодрость. Они пристально смотрели друг на друга-Время наложило на обоих свой отпечаток. Борода Ходжи Афзаля побелела, глаза потеряли былую живость, лицо покрылось морщинками. Беседуя о событиях прошедших десяти лет., друзья просидели далеко а Полночь.

На следующий день за завтраком продолжалась оживленная беседа. Обрисовав общее положение дел о государстве и последние события, Навои сказал:

Намерены ли вы занять какую-нибудь должность?

— В чужих странах мне предлагали высокие посты. Я отказался наотрез. Но в Хорасане я с душевным удовольствием согласен исполнять любую должность, — ответил Ходжа Афзаль.

Навои обрадовался. Он решил с прежним рвением возобновить борьбу за то, чтобы всеми делами в стране ведали люди, преданные народу и стране.

Через несколько дней поэт отправился в ставку. Хусейн Байкара встретил Навои в своем шатре на берегу Мургаба, заливаясь слезами. Султан был нетрезв. В знак траура он облачился в длинные черные одежды.

Хусейн посадил поэта возле себя. Он долго не мог говорить: его душили рыдания. Наконец он сказал, вытирая слезы:

— Я совершил ужасное преступление. Отдал в руки палачей сокола, который был бы столь же великим полководцем, как Тимур.

— Это было постыдное дело, — сказал Навои с гневом и горечью. — Да не пошлет бог таких дней никому из своих рабов.

— Я тогда потерял разум и волю. Бесчестные люди… — Хусейн Байкара не мог продолжать.

— Вы знаете истинных преступников? Кто они?

Хусейн Байкара опустил красные, распухшие веки и кивнул головой. Однако он не назвал ни одного имени. Он только жаловался на окружающих его предателей и заговорщиков.

Навои рассказал о приезде Ходжи Афзаля и о желании его служить государю. Хусейн Байкара хорошо отозвался о Ходже Афзале, называя его своим дорогим другом, и выразил готовность издать указ о назначении его везиром.

Навои с самого дня приезда старался изучить общее положение дел, понять недавнее преступление и его тайные стороны Из бесед с Валибеком, Баба-Али, Мерверидом и Дервишем Али он понял, что виновником всего, наряду с Хадичой-бегим, является также и Низам-аль-Мульк. Однако султан, жестоко обиженный Хадичой-бегим, ни словом не обмолвился о ее вине. Навои установил, что близкие к Низам- аль-Мульку царедворцы — Имад-аль-Ислам, Ходжа-Абдаль-Азиз, Низам-ад-дин Курд, казий Шихаб-ад-дин и многие другие высшие должностные лица посеяли рознь между царевичами и оказывали поддержку то одному, то другому.

Вскоре были получены сведения, что Бади-аз-Заман, горящий желанием отомстить за сына, набирает отовсюду сторонников и готовится к решительному сражению. Нападения ожидали каждую минуту. У Навои на этот счет тоже не было никаких сомнений. К тому же были основания предполагать, что и другие царевичи в разных областях страны не сегодня-завтра поднимут голову.

Настроение было тревожное. Только Низам-аль-Мульк сохранял всю свою надменность и вел прежнюю роскошную жизнь. По его словам, «положение государства было крепко, как никогда, народ радовался, страна процветала».

Хусейн Байкара издал указ о назначении Ходжи Афзаля везиром. Навои не занимал никакой официальной должности, тем не менее, неустанно трудился на пользу государства. Он всячески содействовал назначению на высшие посты честных, добросовестных людей. Низам-аль-Мульк, чувствуя, что гора, на которую он опирался, начинает рушиться, пытался организовать новые заговоры. Хусейн Байкара, когда-то назвавший везира «бесценной жемчужиной государства», все чаще выражал свое недовольство им. К тому же государь, мучимый угрызениями совести, не мог простить Низам-аль-Мульку его участия в убийстве Му-мина-мирзы. Не прекращавшиеся интриги везира переполнили чашу терпения султана. Он призвал к себе Навои и спросил у него совета.

Навои высказал государю своё мнение в таким словах:

— Я всегда соглашаюсь с разумными мерами, нужными для пользы государства.

— Что же с ним сделать?

— Вручить судьбу народа и страны коварному везиру — преступление. Никогда не следует допускать, чтобы государство было игрушкой в руках чиновников — убежденно сказал Навои. — Даже венценосный правитель не имеет права играть государством и народом по своей прихоти.

— Правильно, — морщась, как от боли, проговорил Хусейн Байкара. — Скажите же, как поступить с ними? Я заставлю этих предателей пережить, такие ужасы, изо…

— Надо расследовать все преступления и воздать каждому заговорщику по заслугам. А таких мерзких тварей, как Туганбек, нужно исторгнуть из мира, — резко сказал Навей.

— Для этого злосчастного мало любого наказания, — проговорил Хусейн Байкара, подергиваясь от гнева.

— Женщины тоже должны знать свое место и не переходить границ, — сказал Навои, подчеркивая каждое слово. — Одной искрой женского коварства можно зажечь большой пожар.

Хусейн Байкара низко опустил голову и умолк.

На следующий день Низам-аль-Мулька, его сыновей и наиболее видных их сторонников заключили в тюрьму. Туганбека не нашли, по всем городам был разослал приказ об аресте.

Хусейн Байкара, ожидавший нападения Бади-аз-Замана, раскинул лагерь в Уланг-Нишине. Ходжа Афзаль был назначен первым везиром. Навои вернулся и Герат.

Поэт надеялся, что ему, наконец, удастся поработать спокойно. Солнце жизни клонилось к закату. Теперь Алишер постоянно опирался на посох. Ему уже было трудно ездить верхом. Рука утомлялась от писания. А вопросов и мыслей, которые надо было записать, — бесконечно много…

Навои с увлечением работал над «Языком птиц». Глубокое, возникшее еще в детстве увлечение несо хранило первоначальной свежести и за перевалом жизни. Словно расцветшее дерево, эта любовь доверила перу свои обильные плоды — сверкающие жемчужины мысли.