И лейтенант перешел на шепот, сообразив, что траншея переднего края не место для шумных разговоров.

— Как выберемся отсюда? — тоже тихо, в полголоса спросил Сергей. — По траншее? Или по полю, на карачках?

— Карачках? — переспросил немец, впервые в жизни услышав это слово. — Каких карачках?

— Объяснения потом… Машина у вас есть? Хоть какая-нибудь? — Сергей дал понять Гроссу, что долго торчать здесь не намерен.

— Машина? — Гросс досадливо поморщился. — Где? Под самым носом у русских?

— Тогда что у вас есть?

— Пока ничего… Сначала пойдем по траншее, потом покатимся на мотоцикле, — стал услужливо перечислять немец…

— Ну а дальше? На чем дальше? — поторапливал его Ромашов.

— О «Физилер Шторхе» слыхали? Самолет такой, как ваш кукурузник. У нас его к большим подвешивают, если далеко лететь.

— Отсюда же к вам недалеко, — сказал Ромашов, дав немцу понять, что в обстановке он вполне ориентируется…

Траншея змеилась, повороты следовали один за другим. Этот узкий, в человеческий рост ров поначалу был совершенно пуст, но дальше все чаще приходилось разминаться с солдатами. Все они были в касках и при оружии и толкаться с ними в сопровождении офицера было хоть и не опасно, но малоприятно.

У выхода из траншеи их встретил какой-то старший лейтенант, вероятно, из обороняющейся здесь части. Вызвавшись показать мотоцикл, он заторопился к темневшему поблизости кустарнику.

— Полезайте в коляску! — предложил Ромашову лейтенант Гросс и виновато осклабился. — В пути потрясет, дорога тут… — и он не договорил.

Мотоцикл тронулся с места, набирая скорость. Коляску стало подбрасывать, и притом основательно, будто катились по шпалам. Никакой дороги, даже паршивого проселка, здесь не было. Экономя время, лейтенант гнал напрямик, через заброшенное поле. Борозды, когда-то аккуратно, одна к одной, проложенные плугом, обмелели и заросли. Они вскидывали мотоцикл с раздражающим постоянством, будто мстя за свое бесполезное существование. Спину Сергея, защищенную вещевым мешком с портфелем, усердно обхаживала рубчатая шина запасного колеса.

Гросс время от времени поглядывал на своего пассажира. Занимавшийся рассвет постепенно стирал с его лица глубокие тени, и оно становилось менее отталкивающим. Там же, в тесной траншее, при мертвенно-бледном свете ракет лейтенант произвел на Сергея жуткое впечатление: толстый, мясистый нос, пухлые губы, низкий, прижатый к переносице лоб.

«Весной этого типа в команде еще не было», — отметил про себя Ромашов. Странная мысль вдруг осенила Сергея — а что, если вот так, в открытую, без всякого притворства предстать перед «деятелями» германской военной разведки, принудившими его заняться шпионским ремеслом. Тогда он еще не знал, как освободиться от опутавших его сетей. Но люди, считавшие себя большими знатоками человеческих душ, были убеждены, что приручить этого строптивого юношу они смогут, никуда от них не уйдет. Вот и увидели бы теперь — какова душа у русского! Покупают, сволочи, а сами ни черта в ней не смыслят.

От такого признания фон Баркель провалился бы сквозь землю. Для него это был бы убийственный итог. Но даже эффектная концовка хорошо срежиссированного спектакля не оправдала бы степени риска. Ромашов понимал, кем он был сейчас. К врагу явился не со школьной самоделкой, как в тот раз. Тайна, которую ему доверили, в его представлении была сейчас самой важной.

Это странное, крайне неуместное желание, несмотря на свою вздорность, вернулось к Сергею еще раз, когда он на «Физелер Шторхе» подлетел к местечку, в котором дислоцировалась абверкоманда. Самолет сбрасывал высоту, посадочная полоса притягивала его подобно магниту, и все, что стояло и лежало под ним, быстро увеличивалось и приближалось. Фигурки, лишь недавно напоминавшие оловянных солдатиков, оживали и суетливо перемещались по травянистому полю. Одной из них наверняка был Баркель, имевший обыкновение лично встречать возвращающихся из-за фронта агентов И хотя час был ранний — из-за дымного горизонта только-только выкатилось солнце, — начальник абверкоманды, ознакомленный с радиограммой Ромашова, конечно же примчался к самолету.

Да, Баркель поджидал. «Физелер Шторх», прокатившись по посадочной полосе, притормозил и развернулся. Он рулил теперь к «опелю», дежурившему у самой полосы, и майор силился вызвать в памяти черты лица, которое если и изменилось, то конечно же не настолько, чтобы не узнать. Напрасно начальник разведотдела армейского штаба ехидно подтрунивал над ним, советуя быть осмотрительным и не привезти с аэродрома кота в мешке. Штабист не очень верил, что поджидаемый агент действительно заслужил столько внимания.

Баркель узнал Сергея сразу, едва тот высунулся из кабины. На расстоянии ему даже показалось, что внешне парень ничуть не изменился. Но, пожав Сергею руку и вглядевшись в лицо, он ничего не сказал Ромашову, и вообще в первую минуту не проронил ни слова.

— Гут, гут! — наконец сорвалось с его разомкнувшихся губ. — Зер гут, Ромашов.

Более значительные слова шефу в голову не пришли, и он принялся с усердием хлопать Сергея по плечу, что должно было выражать полное удовлетворение его работой в советском прифронтовом тылу.

Когда шли к поджидавшему их «опель-капитану», шеф пару раз остановился, чтобы повнимательнее приглядеться к возвращенцу, и опять, как и прежде, похлопал Ромашова по плечу. Разговор завел он только в машине, разместив на переднем сиденье рядом с водителем свое уже отяжелевшее тело.

— У нас мало времени, — сказал он, объясняя свою торопливость.

— Сегодня командующий нашей армейской группы улетает в Берлин. Я намерен просить генерала до отъезда вручить вам награду.

Тут Баркель посмотрел через плечо на заднее сиденье, где усаживались Ромашов и лейтенант Гросс, и его лицо впервые осветила улыбка.

— Хотелось бы, — продолжал он, — еще до встречи с генералом услышать от вас что-нибудь новенькое. История с русским аэродромом ему хорошо известна. Удалось ли вам что-то? Рюкзак ваш, вижу, не пустой.

— Как же! В нем все для вас, господин майор, — воспользовался этим намеком Ромашов, чтобы успокоить шефа… Нетрудно было понять, что он еще до встречи с генералом пытается застраховать себя от возможных неприятностей.

— Что же вы привезли для меня? — Баркель снова повернулся к Ромашову.

— Секреты разведчиков пехотной дивизии.

— Вот как! Что за секреты?

— Архивы отдела «Один-Ц»… Лично полковника Броднера.

— Манфреда Броднера? Вы его видели? Где?

— В это трудно поверить, — начал Ромашов, едва машина тронулась. — Случайная встреча в лесу под Витебском. Солдат вермахта там и сейчас предостаточно. Группы, одиночки… Я осмелился подойти к одной группе и заговорить. Их было трое: майор, полковник и лейтенант.

— Может быть, вам стали известны их фамилии?

— Представился лишь полковник, его фамилия Броднер. Увидев меня в форме советского офицера, он наверняка подумал, что я скомандую ему «Руки вверх!» Он готов был и к этому. Но потом я честно признался, кто я и откуда. Броднер повеселел. Однако он совершенно пал духом и сражаться дальше не в состоянии. К тому же он ранен, вся голова в бинтах.

— Что же он, готов сдаться в плен?

— Этого я от него не услышал. Он лишь сказал, что если я доставлю вам его портфель с какими-то важными бумагами, то его совесть перед Германией будет чиста.

Баркель долго молчал, осмысливая услышанное. Конечно, многое следует тщательно проверить. Сведения, которыми он до сих пор располагал, были совершенно иные. Агент, заброшенный в район Витебска, донес: автобус с немецкими пленными, в котором находился и полковник Броднер, был кем-то обстрелян. Сопровождавшие его пограничники открыли ответный огонь. В завязавшейся перестрелке