Он терпеливо выслушал сжатую информацию руководителя военной разведки.

— Не густо, — промычал Эккес. — Что у вашей агентуры ни глаз, ни ушей? Отсыпаются там, что ли…

— Никак нет, господин генерал, — отважился не согласиться Баркель. — Информация одного Сергея Ромашова чего стоила. Ни один русский самолет не поднялся с аэродрома.

— Ваш Ромашов — одиночка. А мне помнится, вы собирались создать в русском тылу подвижной отряд. Чуть ли не свой филиал.

— Именно этим занимается мой помощник гауптман Шустер.

— По силам ли ему такая задача?

— Гауптман до службы в разведке сражался в частях переднего края, отличился в ряде опасных операций. Награжден Железным крестом первой степени.

Генерал побарабанил по крышке стола пальцами обеих рук, спросил:

— Где он сейчас действует?

— К сожалению, не могу точно знать, господин генерал. — Принимаю все меры для восстановления связи. Нуждаюсь в помощи.

— И за этим пожаловали ко мне? Небось станете просить ночной бомбардировщик?

— Так точно, «Юнкерс-88». Он сбросит над лесом северо-западнее Витебска курьера и радиста. Гауптман со своими людьми предположительно в том районе.

Командующий нахмурился.

— Предположительно! — повторил он, не пытаясь скрыть свое раздражение. — Значит, бомбардировщик полетит наугад? А не лучше ли вашим связным отправиться пешим порядком? Надеюсь, окно для них на фронте найдете?

— В боевых порядках русских войск? Слишком рискованно, господин генерал, — попытался не согласиться Баркель. — Потеряем и людей, и время.

— Без потерь, майор, не воюют, вам пора это усвоить. Элементарная истина. — Командующий бросил взгляд на часы. — Единственно, с чем не могу не считаться, так это с потерей времени. Фактор для моих армий решающий.

Сама обстановка на фронте вынуждала генерала согласиться с предложением абверкоманды. Было еще и кое-что другое, с чем Эккес тоже не мог не считаться. Не далее как вчера Берлин прислал директиву, имеющую прямое отношение к данному разговору. Верховное командование настаивает на активизации разведывательно-диверсионной работы в русском прифронтовом тылу. Штабам сражающихся армий крайне нужна оперативная информация о перегруппировках советских войск, планах их командования. Беседуя теперь с шефом абверкоманды, Эккес не мог не вспомнить об этой чрезвычайно важной директиве.

— Хорошо, «Юнкерс» в ваше распоряжение я предоставлю, — пообещал генерал. — Потрудитесь использовать его максимально. В конечном счете он должен причинять русским ущерб не меньший, чем если бы на них сбросили авиабомбы.

— Слушаюсь! — Решением Эккеса разведчик остался доволен.

Лицо генерала тоже посветлело.

— Где же все-таки ваш гауптман? — опять спросил он. — Вы не могли бы охарактеризовать место его действий.

— Вдоль его маршрута глухие леса и мелкие населенные пункты. Я приказал гауптману через поселки и хутора, если их невозможно обойти, следовать под видом конвоя. Типичная прифронтовая сценка — русские сопровождают пленных. Это ни у кого не вызовет подозрений.

— Кто будет исполнять роль конвоиров?

— Русские полицаи, господин генерал.

— Полицаи? Русские? Вы что, им доверяете? Где гарантия, что, предав свой народ, они с таким же успехом не предадут и нас. немцев? Я не представляю себе, как можно сотрудничать с подонками, строить на них серьезные расчеты!

— Эти люди, господин генерал, преданно служили нам все годы войны. У них слишком велика вина перед собственным народом… Куда в любом случае они от нас денутся?

— Посмотрим, посмотрим… — пробормотал генерал. — Ну а что из себя будет представлять ваша конспиративная база?

Эккес оказался человеком дотошным и вникал буквально во все. Разведчику ничего не оставалось, как терпеливо выслушивать его вопросы и внятно отвечать.

— Наш новый шеф, бригаденнфюрер СС Шелленберг будто заранее предвидел, в каких условиях придется действовать абверу. Его служба СД для борьбы с коммунистами нередко создавала ложные партизанские отряды. Северо-западнее Минска сохранилась база одного из таких отрядов. Ее законсервировали до трудных времен. Там имеется все: добротные землянки, запасы продовольствия, оружие, боеприпасы…

— Значит, ваши люди на первых порах будут всем обеспечены?

— Так точно.

Эккес одобрительно покивал головой и продолжал: — Положение на фронте, как я уже вам говорил, очень серьезное. Хочу со всей откровенностью сказать, что военная разведка меня, да и мой штаб, пока не удовлетворяет. Сведения о противнике у нас слишком скудны, подчас неточны и неоперативны… С такой информацией воевать невозможно. Поймите это и решительно перестраивайте свою работу. Новый шеф абвера, господин Шелленберг, насколько мне известно, требует от вас того же. Интересы армии превыше всего. Ваши глаза и уши должны улавливать все, что происходит по ту сторону фронта… По ту сторону, майор!

Время разведчика истекло: в кабинет вошел начальник штаба. Командующий на минуту задержал Баркеля, чтобы в его присутствии распорядиться о рейсе ночного бомбардировщика.

Конец встречи, на которую фон Баркель возлагал большие и, нечего греха таить, честолюбивые надежды, оказался приятнее начала. Генерал-полковник заметно подобрел, а его проницательные глаза, временами выражавшие крайнюю усталость, на прощание даже заулыбались. Эта перемена в настроении командующего майору стоила дорогого: значит, он сумел составить о себе выгодное впечатление.

Возвратившись на поджидавшем его «опель-капитане» в свой штаб, майор приказал дежурному немедленно разыскать курьера Царькова и радиста Деффера.

— Пусть оба явятся ко мне, — сказал он унтер-офицеру, сопровождавшему его до кабинета. — Да не присылайте одновременно… Начните с русского…

Царьков давно ожидал, что его отправят на задание. Документы были оформлены, обмундирование подогнано, пистолет пристрелян. По доброте шефа бывший ефрейтор Красной армии получил солидное повышение в звании. У него пальцы дрожали, когда прикреплял к офицерским погонам пятиконечные звездочки. Если бы не военное время, они отливали бы золотом, а сейчас их покрывала защитная краска. Надев гимнастерку, он долго вертелся перед зеркалом, любуясь собой и находя, что внешний вид его вполне соответствует новому званию. Молодой. Стройный. Лицо вовсе не глупое. Почти красив: карие глаза под широкими черными бровями, прямой нос, полные сочные губы. Он всегда нравился девочкам. Никто и не подумает, что этот лейтенант липовый, точно так же, как в прошлый раз никто не подумал, что он не старшина. Поколесил по армейским тылам и благополучно возвратился. Когда фронт остался позади, сорвал с себя погоны — чего доброго еще ухлопают немцы под горячую руку. Сорвал и швырнул в кусты. Так же поступит он и с офицерскими погонами, если опять удастся унести ноги. А дело на этот раз, видно, предстоит посложнее — не зря фон Баркель повысил в звании.

Когда за ним примчался дежурный, Царьков уже был одет: гимнастерка, перетянутая старой, потертой портупеей, галифе цвета хаки, яловые армейские сапоги, побывавшие уже на чьей-то ноге, пилотка с лоснящимся засаленным внутри ободком. Унтер-офицер привык к подобным превращениям и, увидев перед собой советского лейтенанта, не остолбенел. Он мог бы увидеть Царькова кем угодно — хоть капитаном, хоть майором, и не вытаращил бы глаза. Знакомая бутафория! Он отлично понимал, кем был этот парень на самом деле, и хотя, предав Советский Союз, верой и правдой служил Германии, к людям подобного сорта унтер-офицер относился с плохо скрытым презрением.

— Эй, ты, русский царек! — неуважительно окликнул он «лейтенанта». — К шефу!

Царьков, считая себя не вправе возмущаться подобной бесцеремонностью низших чинов абвера,