Им было приказано никого не оставлять в живых. Завтра весь мир осудит варварскую жестокость этой военной операции, но это будет завтра. А где-то среди этих руин лежат мужчина в маске, повторяющей лицо Соланки, и женщина с непокрытым лицом. Даже красоте Нилы Махендры не под силу изменить траектории снарядов. С неба одна за одной, словно акулы-убийцы, ныряют вниз бомбы. «Иди ко мне, — шепчет она Бабуру, — я убила свои надежды, теперь — очередь за тобой. Иди ко мне. Я хочу видеть, как ты умираешь».
Малик Соланка открыл глаза и прочитал вложенную в его руку оператором записку. «Профессор- сахиб, я знаю ответ на Ваш вопрос». Вот они, последние слова Нилы: «И все-таки она вертится. Земля вращается вокруг Солнца».
Издалека голова мальчугана все еще казалась золотистой, хотя под светлыми волосами уже проступала темная поросль. Свой четвертый день рождения он встретит почти темноволосым. В парке сияло солнце, и Асман вовсю крутил педали трехколесного велосипеда, несясь под уклон по тропинке среди цветущей, весенней Хампстедской пустоши. «Посмотрите на меня! — кричал он. — Как хорошо я качусь! Я могу ехать очень быстро!» Он вырос, выговаривал слова намного отчетливее, но был по-прежнему, словно плащом, окутан самой прекрасной из аур — сияющей аурой детства. За ним, едва поспевая, бежала мать, ее длинные волосы были убраны под широкополую соломенную шляпу. Стоял прекрасный апрельский день, он сверкал и сиял, несмотря на свирепствующую в Великобритании эпидемию ящура. Недавно избранное большинством голосов правительство не пользовалось популярностью, и премьер-министра Тони Озимандию этот парадокс приводил в полное недоумение: «Как это вы нас не любите? Люди, но ведь это же мы! Те, которые самые-самые! Послушайте, люди, это же я! Люди!» Малик Соланка — странник, прибывший из древних земель, смотрел на сына из засады, прячась за стволами вековых дубов. Он не пошевелился, когда гулявший поблизости черный лабрадор решил его обнюхать. Удостоверившись, что Соланка не годится для ее целей, собака убежала прочь. Пес был прав. Соланка чувствовал себя мало на что пригодным.
Морген Франц не бежал. Он был не из тех, кто бегает. Близоруко щурясь, издатель неуклюже спускался с горки к ожидавшим его женщине и ребенку. «Ты видел, Морген? Правда я съехал очень хорошо? Как ты думаешь, что бы сказал мой папа?» Благодаря манере Асмана говорить в полный голос Соланка слышал каждое его слово из своего укрытия. Ответа Франца он не разобрал, но заранее знал, что тот скажет: «Отлично, дружище! Ты просто молодец!» Вонючий престарелый хиппи. К глубокому удовлетворению Соланки, мальчик в ответ нахмурился: «Я спросил тебя, что сказал бы мой папа». Соланка почувствовал, как в нем всколыхнулась отцовская гордость. Молодец, малыш. Напомни этому старому буддийскому ханже, кто есть кто.
Пустошь Асмана — по крайней мере, Кенвуд — сплошь состояла из волшебных деревьев. Огромный поваленный дуб, смотрящий корнями в небо, был одним из таких сказочных великанов. В дупле, расположенном в нижней части ствола другого дерева, жили герои любимых книжек. Проходя мимо, Асман всегда вел с ними долгие беседы. Еще в одном дереве располагался дом Винни-Пуха. В зарослях рододендронов возле Кенвуд-хауса обитали феи, и каждая найденная там сухая веточка считалась волшебной палочкой. Скульптура работы Барбары Хепуорт также обладала волшебной сутью, а имя художницы присутствовало в лексиконе мальчика практически с того момента, когда он заговорил. Соланка заранее знал, какой маршрут выберет Элеанор, и заблаговременно продумал, как будет сопровождать ее и мальчика, оставаясь незамеченным. Он не хотел, чтобы его заметили, неуверенный, что готов вернуться к жизни. Асман просил взрослых, чтобы оставшуюся часть пути его несли на руках. У Элеанор была больная спина, поэтому мальчика взгромоздил на плечи Морген. Раньше это всегда делал Соланка, это был их с Асманом ритуал. «Папочка, можно, я поеду на моих плечах?» — «На
Он снова удалился от мира. Даже сообщения на автоответчике причиняли боль. Мила вышла замуж, Элеанор наговаривала несколько сухих фраз, касавшихся бракоразводного процесса, который практически завершился. Безликие, пустые дни пролетали один за другим. Соланка отказался от нью-йоркской квартиры и снял номер в «Кларидже». Он выходил оттуда только затем, чтобы горничные могли заняться уборкой. Не общался ни с кем из друзей, запустил дела, не покупал газет. Рано ложился и подолгу лежал в своей удобной кровати без сна и без движения, прислушиваясь к далекому гулу ярости, пытаясь различить в нем навеки умолкший голос Нилы. Рождество и Новый год он провел в номере, заказав какой-то еды и пялясь в безмозглый телевизор. Сегодняшняя поездка на такси в северный Лондон была, по сути, его первым за много месяцев выходом в свет. Он совершенно не был уверен, что сумеет увидеть мальчика, но Асман и Элеанор вели размеренную, устоявшуюся жизнь, а оттого были на редкость предсказуемы.
Шел праздничный уик-энд, а потому на Хампстед-Хит открылась ярмарка с аттракционами. Асман, Элеанор и Морген возвращались оттуда в дом на Уиллоу-роуд (он мог быть выставлен на продажу со дня на день) обычным, всегдашним маршрутом, останавливаясь там же, где и раньше. Соланка отметил, что Асман заметно подобрел к Францу. Мальчик смеялся шуткам дяди Морга, задавал ему вопросы и даже вложил свою маленькую ручку в огромную волосатую лапищу издателя. Элеанор фотографировала Асмана и Моргена, позирующих с игрушечной машиной. Соланка увидел, как Асман прижался щекой к спортивной куртке Франца, и что-то сломалось у него внутри.
Элеанор увидела его. Заметила, как он крадется рядом, и тут же напряглась. Она неистово замотала головой, а ее губы беззвучно, но очень отчетливо произнесли одно-единственное слово: «Нет». Верно, еще не время. После столь продолжительного отсутствия это может стать для малыша настоящим шоком. «Позвони мне», — беззвучно выговорили ее губы. Тоже ясно: перед следующей встречей с сыном им с Элеанор предстоит обсудить, как, когда, где и что следует сказать Асману. Маленького человечка нужно подготовить к первой встрече. Именно так Соланка и представлял себе реакцию Элеанор. Он отвернулся от бывшей жены и заметил невдалеке батут в форме громадного надувного замка. Батут был ярко-синим, словно ирис, с надувной лесенкой, ведущей внутрь. Карабкаешься по ней наверх, взбираешься на резиновый выступ, соскальзываешь оттуда вниз по широкой надувной горке и уже после, оказавшись внутри надувного замка, можешь прыгать и прыгать, сколько душе угодно. Малик Соланка оплатил вход и снял ботинки. «А ну стой! — только и успела заорать невообразимых размеров женщина, следящая за порядком на аттракционе. — Куда лезешь?! Тут только для детей! Взрослым нельзя!» Но где ей было за ним угнаться! Соланка в развевающемся кожаном плаще, опережая обомлевшую детвору, одним махом взлетел по пружинящим ступенькам, взмыл на выступ и там, высоко над землей, принялся что было сил подпрыгивать. Он прыгал вверх и громко кричал. Крик, вырывавшийся из его легких с невероятной силой, звучал ужасно. Это был вопль из самого ада, исполненный боли утраты. Ах, как высоко, как здорово он прыгает! И, будь он проклят, ничто свете не заставит его замолчать и остановиться до тех пор, пока его не заметит один маленький мальчик, пока, несмотря на жалобы необъятной смотрительницы, шум собирающейся толпы, шепот матери, сжимающую его ручку лапу другого мужчины, несмотря на потерю золотой соломенной шляпы, Асман не повернется, чтобы увидеть, как его отец, его единственный настоящий отец, взмывает в небо —
Примечания
