— Ситуация изменилась. Наши противники — самые настоящие плохие парни, и весьма многочисленные, — не готовы идти на уступки, так что нам приходится занимать все более жесткую позицию.
Соланка не вполне понял, о чем речь.
— Хватит миндальничать! Мы требуем всей полноты власти, — продолжал Бабур. — Больше никаких расшаркиваний и реверансов. Все, что нужно Филбистану, это чтобы у власти встал реальный парень. Не так ли, сестра?
Нила ничего не ответила.
— Сестра? — повторил Бабур, повернувшись к ней и повысив голос.
Нила потупилась и еле слышно произнесла:
— Да.
Бабур кивнул.
— Пришло время дисциплины, — продолжал он. — Если мы говорим, что Луна — это головка сыра, что ты на это ответишь, сестра?
— Головка сыра, — прошелестела Нила.
— А если мы скажем, что Земля плоская, какой она будет?
— Плоской, командующий.
— А если мы завтра объявим, что Солнце вращается вокруг Земли?
— Тогда, командующий, Земля неподвижна, а Солнце вращается вокруг нее.
Бабур снова кивнул с удовлетворением:
— Вот и отлично. Здорово! Именно это должны понять во всем мире. В Филбистане теперь есть настоящий лидер, и ему следует подчиняться, а ко всем несогласным будут применены меры воздействия. О, кстати! Ведь вы, профессор, изучали историю идей в Англии, в Кембриджском университете, я ничего не путаю? Так просветите нас по волнующему всех вопросу: что лучше — когда тебя любят или когда боятся?
Соланка молчал.
— Ну же, профессор! — подгонял Бабур. — Вы уж постарайтесь. Вы же профессионал, в конце-то концов!
Сопровождавшие Бабура бойцы начали поигрывать автоматами Узи. Соланка монотонным голосом озвучил цитату из Макиавелли:
— «Люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, — и продолжил живее, глядя прямо на Нилу Махендру: — ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно»[18] .
Бабур просиял.
— А ты молоток! — воскликнул он и хлопнул Соланку по плечу. — Не такой уж и бесполезный! Да. Убедил, мы подумаем над твоим предложением. Отличненько! Только придется тебе у нас задержаться. Будьте нашим гостем, профессор, прошу вас. У нас уже гостят господин президент и господин Болголам. Вы вместе с ними узрите зарю нашего возлюбленного Филбистана, над которым никогда не садится солнце. Сестра, прошу тебя, окажи нам любезность и поясни, часто ли здесь садится солнце?
И Нила Махендра, всегда носившая себя как королева, рабски понурилась:
— Никогда, командующий.
В камере Соланки — он уже не мог считать это помещение комнатой — не было не то что кровати, а элементарных удобств — туалета или крана. Командующий Акаж явно избрал унижение одним из своих основных приемов, что и продемонстрировал обращением с Нилой. Соланка понимал, что и ему не избежать издевательств. Время шло, очень не хватало часов, чтобы хоть как-то судить о его ходе. Легкий ветерок ослаб, а потом и вовсе стих. Ночь, идеологически отрицаемое, несуществующее здесь явление, была влажной, душной и долгой. Соланке сунули миску с неподдающейся идентификации мешаниной и чашку подозрительной воды. Он попытался их игнорировать, но голод и жажда — неумолимые тираны, и в конце концов он съел и выпил все предложенное. После чего, сколько хватало сил, продолжил бороться с естественными позывами — пока природа окончательно не взяла над ним верх. Не в состоянии далее терпеть, Соланка с жалким видом оправился прямо в углу комнаты. Затем он снял рубашку и как мог подтерся ею. В таком положении трудно не впасть в солипсизм, трудно не посчитать собственную деградацию расплатой, наказанием за неправильно и неправедно прожитую жизнь. Лилипут-Блефуску стало ее олицетворением. Эти улицы сделались воплощенной биографией Соланки, патрулируемые порождениями его фантазии, новыми версиями людей, которых он знал: Дабдаба и Перри Пинкус в научно-фантастической интерпретации, маскарадными воплощениями Сары Лир и Элеанор Мастерс, Джека Райнхарта, Скай Скайлер и Моргена Франца. По улицам Мильдендо расхаживали даже Вислава и Шлинк в модификации космического века, не говоря уже о Миле Мило, Ниле Махендре и о нем самом. Маски театра его жизни обступили профессора со всех сторон, и в глазах их Малик читал осуждение. Соланка зажмурил глаза, но маски продолжали кружить перед его мысленным взором. И он склонился перед их приговором. Да, он желал быть хорошим, прожить хорошую жизнь, но, видно, ему не хватило воли. Как верно заметила Элеанор, он предал людей, виноватых лишь в том, что они искренне его любили. А когда он попытался сбежать от темной стороны своего «я», от своей опасной ярости, когда понадеялся отречением, добровольным уходом и отказом искупить прегрешения, то совершил еще одну, самую страшную, ошибку. Ища избавления в творчестве, создавая выдуманный мир, он стал свидетелем того, как обитатели этого мира проникают в реальность и становятся монстрами. И самое страшное чудовище из всех имеет его лицо, лицо преступника. Да, безумец Бабур — это отражение самого Соланки. В борьбе за попранные права своего народа слуга Добра, командующий Акаж, слетел с катушек и сделался гротескной фигурой.
Малик Соланка признался себе, что лучшего и не заслуживает. Так пусть же свершится худшее. В эпицентре общей ярости этих злосчастных островитян, ярости куда более свирепой, чем его собственный жалкий гнев, ему уготован персональный ад. Значит, так тому и быть. Конечно же, Нила к нему уже не вернется. Он недостоин счастья. Когда она пришла взглянуть на него, то даже не пожелала открыть свое дивное лицо.
Было еще темно, когда подоспела помощь. Дверь распахнулась, и на пороге появился молодой индолилипут. Он был в резиновых перчатках и нес мешки для мусора, ведро, тряпку и швабру. Стараясь не встречаться глазами с узником, он невозмутимо убрал из угла экскременты Соланки. А когда с уборкой было покончено, ненадолго исчез и вернулся со стопкой чистой одежды в руках. Он принес Соланке бледно- зеленую рубаху-
Ее явно тяготило, что Соланка стал свидетелем ее унижения, видел, как она даже не попыталась дать Бабуру отпор.
— Все, что я делала и делаю, необходимо для моего фильма, — тут же заявила она. — Я ношу маску, чтобы продемонстрировать свою солидарность с этими людьми, завоевать их доверие. Я приехала сюда, чтобы увидеть и показать миру все, что они делают, а не затем, чтобы глазели на меня. Ты решил, что я надела маску, желая отгородиться от тебя. Это неправда. И все, что ты думаешь про меня и Бабура, — тоже. Я здесь не для споров. Я приехала сюда снимать фильм. — Голос Нилы звучал напряженно, было ясно, что она пытается оправдаться. — Малик, — вдруг сказала она, — я не хочу сейчас говорить о нас. Сейчас я занята одним по-настоящему важным делом. И мне понадобятся для этого все силы.
Соланка только того и ждал, чтобы сделать заранее продуманный ход. Все или ничего, пан или пропал. В любом случае, второго шанса уже не представится. Все ж таки Нила пришла к нему и даже принарядилась — добрый знак.
— Я вижу, что это стало для тебя чем-то гораздо более важным, чем очередной документальный фильм, — начал он. — Затронуло глубоко, до самого сердца. Слишком много всего совпало. Вырванные из
