дефицит.

ЛАПИН. И где вы увидите эти стекла, поставьте на них крест, Кира Андреевна, они уже выбиты. Только фанера!

МАША. А квартиры целы?

ЛАПИН. Квартиры должны остаться, но только сталинские.

МАША. А если будут… ну… пустые, то есть, не пустые, а лишние — их отдадут тем, у кого нет?

ГАРКУША. Упрашивать будут — не возьму!

РЕБЕЗОВА. Дурак ты, что ли, Иван?! Вроде еще и не пил как следует! Квартиру — да не взять!

ГАРКУША. Я давно, еще до войны, приложил эту хреновую идеологию к текущему моменту. Поставлю памятник жене — и уеду в деревню, я и дом присмотрел.

ЛАПИН. А как же я, Иван?!

ГАРКУША. Дом большой — места всем хватит. И тебе, и корове, и свинкам. Как Матроскин с Шариком жить будем, чем мы хуже собак-то! Аппарат беспартийный у меня давно сварганен, с двойной перегонкой, уемистый и дюже экономный — его на ВДНХ — верная золотая медаль!

ЛАПИН. А утки с гусями?!

ГАРКУША. Все будет — кроме баб, чисто мужской фермерский монастырь. Ну, агропром, скорей всего — того! И колхозы тоже — того! Дизелек небольшой — клади десять бутылок первача — есть прапорщик знакомый, бутылка — полцистерны соляры. Он на танковом полигоне базой заведует, там танков — во! А с самогоном плохо. А у нас все наоборот будет.

ИВАНОВ. А баня у вас будет?

ГАРКУША Баня — первое дело. Попарился — и в озеро, камыши, уточки посвистывают — жизнь вокруг — никакого коммунизма не надо!

ДОРОДНЫХ. А грибы, а ягоды — про них-то забыли, Иван Данилович?!

РЕБЕЗОВА. А про травы, босиком по росе, дыша по Бутейко, как же без этого?!

ГАРКУША. Босиком — сколько угодно, но с ягодами трудновато — сахар-то стратегическое сырье, без него аппарат не работает и конечного результата не выдает. А главное, как нас учила родная и всепобеждающая — это конечный результат!

ИВАНОВ. Можно пчел завести! Мед очень полезен.

ГАРКУША. Змеевик на меду часто забивает и голова потом болит сильно! А с анальгином-то теперь ой-ой-ой будет!

ЛАПИН. Станочки поставим — токарный, фрезерный и сверлильный! Я оранжерею построю, зимнюю, картины вечером писать буду, гобелены ткать!

ДОРОДНЫХ. Я тоже хочу гобелены! Хочу гобелены вышивать! Господи, ну как хочется хоть один гобеленчик вышить!

ГАРКУША. Мы тебя, Юрьевна, в экономки возьмем. Баба ты справная и по двору от тебя польза будет. Но жить будешь отдельно, там есть хатка, ровно на тебя.

ДОРОДНЫХ. Спасибо, Данилыч!! (Бросается на шею Гаркуше.)

ЗЕНИН (взволнованно). Э-э, погодите! Экономку взяли, а про плотника-то забыли! Верстак нужен, а при нем плотник. Без плотника двор, что церковь без попа! Я знаю одного, с детства приученный — люльку, сани, гроб — все умеет! В чистом виде.

ГАРКУША. Где ж он, такой ценный кадр?

ЗЕНИН (встает). Это я.

ЛАПИН. Иван, ну зачем нам плотник?! Жили без него и проживем дальше!

ГАРКУША. Плотник — вещь нужная.

ЛАПИН. Вот увидишь — он тебя первым и заложит, сдаст, как Павлик Морозов, к седьмому ноября. У него же условный рефлекс выработался!

ЗЕНИН. Не сдам, честное слово партийца.

ГАРКУША. Жорес, может выйдешь с партии потихоньку, под шумок? Мы тебя не осудим.

ЗЕНИН. Не проси, Иван, умру без нее.

РЕБЕЗОВА. Очень интересно получается! Человек за вас всю жизнь положил, а вы ему в куске трудового хлеба отказываете! Рай для избранных строите! Дожили!

ЛАПИН. Вот видишь, Иван, — нас уже шантажируют!

ГАРКУША. Да не ори ты, Кира, — возьмем мы Жореса, с испытательным сроком, правда. Поработает, так, может, не он с партии, а партия из него выйдет — бывали такие случаи. Труд, он облагораживает.

ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, а вы почему не записываетесь?

ИВАНОВ. Увы, я не приспособлен к сельскому труду, завидую вам всем. Выйду на волю, организую какую-нибудь лабораторию, ставок много освободилось, будем мерять что-нибудь потихоньку. Свет не без добрых идей!

ДОРОДНЫХ. Как так можно, ну как так можно! Мы мечтаем о новой жизни на берегу светлого озера, а вы опять — мерять! Организовывать! Нам судьба дала такой шанс — начать все сначала, а вы, вы… (Плачет.)

РЕБЕЗОВА. Сознайтесь, Юрий Витальевич, ведь вам все давно надоело?

ИВАНОВ. Надоело.

ЛАПИН. А мечта у вас есть? Заветная?

ИВАНОВ. Есть. Но только не смейтесь, прошу вас.

ГАРКУША. Ну, как можно?

ИВАНОВ. Дело в том… дело в том… Ну, короче говоря, я сын священника. Да, я поповский сын и этого не стыжусь! В душе своей.

ЗЕНИН. Ага! Интересный фактик! Вот это новость! Тот-то вы о душе мне так часто пели — дескать, не будем брать греха на душу, Жорес Филимонович, ограничимся на сей раз выговором!

ГАРКУША (грозя табуреткой). А ну заткнись, Жорес, уволю с плотников, ты меня знаешь!

ИВАНОВ. Я мечтаю… очутиться… в маленькой церкви, она у нас была небольшой, но очень уютной… Я помогаю отцу в утренней службе, всенощная… Господи, прости меня, я же от отца отрекся. Господи, прости меня! (Падает на колени.)

ЗЕНИН. Я так и знал! Зав лабораторией, профессор, русский, бывший член и на тебе… Сын кулацкого попа! Врага народа! Тысячу лет людям мозги пудрили! Я догадывался, но теперь! Но теперь! Правда — она всегда…

РЕБЕЗОВА. Хватит, не бей его! (Бросается к Зенину.)

ГАРКУША. Там, Юрий Витальевич, осталась церквушка маленькая такая, часовенка скорее, человек на десять, не больше. Я еще хотел ее под сено приспособить, но если душа просит, то хрен с ним, с сеном-то. Отделаем ее в лучшем виде, вот Жорес и займется. Правда, Жорес?

ЗЕНИН (приподнимаясь). Все силы отдам на восстановление храма, чай крещеные ведь, не нехристи. Что это было, Кира? Опять повторный удар?

РЕБЕЗОВА. Тебе надо лечь, ты контужен. Очень слабый повторный удар! (Ведет Зенина на мужскую половину.)

ЗЕНИН (на ходу). Из последних сил цепляются за свой прогнивший строй. Почему их партия бездействует, не берет власть, ведь ситуация там революционная!