картин. И повесить их в городе, в самых доступных местах. Дальше он предложил устроить какие-то фейерверки — деталей я не понял.

Мы едем к его Каменным коврам. Мне много говорили про это, но я никак не мог взять в толк, что они имеют в виду. Тонино сделал что?

Каменные ковры! Едем, едем в гору. Приблизились почти к самой вершине. Еще десять шагов пешком — и мы на самом верху. Вершина — площадка, покрытая сочной, свежей травой. Конец ноября! В центре площадки башня без входа. Почему? Зачем? А вокруг — впаянные, вделанные, вбитые в землю ковры из керамики, сработанные по рисункам Тонино, при участии Тонино. И рядом с каждым ковром — посвящение какому-либо человеку или событию. И подпись под каждым: Гуэрра.

Один ковер посвящен монаху, жившему подле этой башни и основавшему орден капуцинов. Другой — другу Данте, к которому тот в свое время сюда сбежал. Есть ковер, посвященный одной парижанке XVI века, которая вышла замуж, чтобы жить во Флоренции, а оказалась в доме близ этой башни. Она сошла с ума и кричала: 'Париж! Спаси меня!'

Теперь сюда стала приезжать молодежь. Гуляют, танцуют, трахаются, но не митингуют, не дерутся, не колются.

Короче, наследил Тонино тут прилично, дай Бог ему здоровья!

Вновь идет дождь. После очередного обхода города с Лорой весь остальной день просидел в доме. Только и видел — невообразимо красивый пейзаж из окна. Даже в дождь красиво. Выбрал же Тонино место по себе, по своему образу и подобию. Или это место его выбрало?

Сидим в доме. Разговариваем. Неспешная, тихая беседа через Лору — я же безъязыкий. Тихо и неспешно, насколько это возможно в Италии.

Как-то, году в восемьдесят четвертом, по-моему, звонит мне Лора из Италии. У Тонино обнаружили опухоль мозга. Требуется операция, и он хочет, чтобы это делал Саша Коновалов, их старый приятель, муж давней, школьной подруги Лоры. 'А что, у вас нет нейрохирургов?' — спросил я, представив бытовые условия института нейрохирургии, где Саша директор. Старое запущенное здание, давно ждущее ремонта. 'Есть в Швейцарии какой-то гениальный турок, но Тонино верит Саше. Может, он сумеет для Тонино выделить отдельную палату, ведь я должна быть с ним постоянно, хотя бы как переводчик — он же не знает языка'.

Короче, я встретил их в Шереметьево, отвез домой, и из дома тем же вечером они поехали к Коновалову. Дело было в воскресенье. Саша осмотрел Тонино и всю папку его исследований. В понедельник утром в институте сделали кое-какие дополнительные анализы и назначили операцию на среду. Во вторник вечером к Тонино домой приехали его будущий палатный врач и анестезиолог. Осмотрели, дали какие-то лекарства и велели быть в среду в девять утра в кабинете Коновалова, куда я и привез его в назначенное время. В кабинет подали каталку, погрузили на нее Тонино и увезли в операционную. До следующего утра был он в реанимации. Еще сутки провел с Лорой в кабинете заведующего отделением, который освободили ради Гуэрра. А в пятницу утром он вышел ко мне своими ногами, и я его увез домой.

У Гуэрра в голове полным-полно великолепных идей — есть что рассказать. Но все идеи его — для мирной жизни. А мы всю жизнь свою — либо воевали, либо готовились к войне, вооружались, накачивали себя на борьбу. А теперь и вовсе… А его придумки все рассчитаны на иную жизнь, иной менталитет. Как-то днем я увидел мужчин у кафе с бокалами вина и удивился; Тонино сказал: 'Они работают, когда ты еще спишь. Разве не видно по результатам? — И он повел вокруг себя рукой, указывая на магазины, чистые улицы, кафешки. — Они с утра хорошо поработали и теперь отдыхают…'

Как тут не вспомнить рассказ одного очевидца на банкете в редакции Большой Советской Энциклопедии по поводу 90-летия их тогдашнего главного редактора, старого большевика Петрова. Кроме коллег по редакции, пришли его соратники. Многие из них вернулись из лагерей, где расплачивались за свои старореволюционные заслуги и раннесоветские грехи. Был среди гостей и наиболее послушный холоп диктатора — красный маршал Клим Ворошилов. В эти годы он уже был глухим, как пень, и потому в общем разговоре принимать участие не мог. Он сидел, увлеченно ел и временами бросал реплики. Один из экс- революционеров, бывший военный, бывший зэк, а ныне держатель персональной пенсии, рантье по- старобольшевистски, вдруг возник перед ковыряющим в тарелке своим бывшим командующим и стал кричать, ожесточенно размахивая руками, приблизительно так: 'Клим, твои руки по локоть в крови, ты пересажал и перестрелял всех лучших людей в армии, ты и твой хозяин предали революцию, вы погубили дело рабочего класса, ты палач и убийца…' — ну и так далее. Подбежавшие холуи пытались урезонить обличителя, а Клим поглядел на товарища и, по-видимому, ничего не расслышав, но увидев мелькающие руки и отверстые уста, решил успокоить бывшего соратника: 'Ну, что ты орешь? Мы хорошо поработали, теперь хорошо отдыхаем'. Вот так-то…

Как-то я спросил у Лоры, не скучно ли ей здесь, в захолустье. Она воскликнула: 'Что ты! Конечно, нет'. Сейчас я понял, что это был глупый вопрос. Тонино создал в Пеннабилли своеобразную 'Ясную поляну', куда едут к нему не только со всей Италии, но и из других стран.

Гуэрра давит на мэров окрестных городов, он заставляет их беречь прошлое — не только творения рук человеческих, но и пейзаж, рожденный природой. Он призывает их думать о потомках. Он их ругает, они едут к нему за советом.

А кто он? Более всего Тонино известен в мире кино.

По сценариям его делали фильмы Феллини и Антониони, Ангелопулос и Рози, братья Тавиани и Тарковский. Сам он считает себя прежде сего поэтом. Кроме того, он романист, новеллист, эссеист. Художник, плакатами которого, с эдакими, как он говорит, «манифестами», завешиваются города. Выходят с его рисунками календари, открытки. По его рисункам делают мебель, камины.

Он, я бы сказал, агрессивен, но совсем не в прямом смысле слова — он агрессивен, словно вода, заполняющая все пустые пространства.

Все больше и больше городов области Романьи включает он в орбиту своих идей, придумок, доброжелательных и конструктивных сумасбродств. Деньги дают мэрии, банкиры, простые люди. Ныне его идеи вышли уже за пределы Романьи и заполняют соседнюю Тоскану.

О нем пишут в газетах и журналах. Он и сам имеет периодическую колонку в одной весьма влиятельной газете страны. Его деятельность не распространяется на устройство общества, но в высшей степени влияет на природу, историю, память страны.

В один из дней мы едем в Сант-Арканджело. На родину Тонино. Там какая-то конференция с его участием. В машине Тонино с Джанни всю дорогу обсуждали, глядя на мелькавший пейзаж, где тут можно еще что-нибудь улучшить.

В Сант-Арканджелло, где я был пять лет назад, большие перемены. Центральная площадь, под непосредственным давлением Тонино, весьма изменилась. Там теперь не стоят машины, а сидят за столиками кафе да гуляют горожане. Раз в неделю здесь раскидывает свои шатры шмоточный рынок. Посреди площади фонтан. Ровная гладь в бассейне, когда фонтан вдруг перестает бить, являет собой зеркало, в котором отражается старинная арка.

Тонино не дает осмотреться: 'В Сан Джовезе, в Сан Джовезе!' Я никак не мог понять, что за конференция в каком-то мифическом Сан Джовезе, куда он меня призывает. Оказывается, там собрались его ученики.

Какие ученики? Чему он учит? Писать стихи, романы? Делать кино? Рисовать?

Он учит жить. Это 'двор поэта'. В смысле — его придворные, ближайшее его окружение. По словам Лоры.

В кафе 'Сан Джовезе' собралось около двадцати человек. Они сидели за большим столом, пили прекрасное вино, ели замечательную еду и планировали празднование Рождества в соседнем городе. Там они хотят устроить выставку, я не совсем понял какую, но что-то необычное.

Вот это и есть конференция.

Ничего не сказать о кафе 'Сан Джовезе' — это значит не все рассказать о Гуэрра. Идея кафе его. Все и внутри придумал он. Деньги дал хозяин, местный банкир, издатель, владелец магазинов, отелей Маджолли. Я к нему отношусь с должным почтением. Во-первых, он издал нашу совместную с Эйдельманом книгу 'Итальянская Россия', во-вторых, он спонсирует, более чем кто другой, прелестные и полезные сумасбродства своего друга Тонино.

Кафе — в подвале. Стены сложены из кирпичей и камней разрушившихся зданий. Много зальчиков,