достаточно прыти или проворонили несколько голов.
В одиннадцать лет она начала шарить по шкафчикам других девочек, и в школе забили тревогу. Ее нелады с матерью сочли корнем проблемы и порекомендовали показать девочку психотерапевту. На школьных спортивных праздниках давно было замечено, что от матери попахивает спиртным, к тому же всех смущали эти криво воткнутые цветы в волосах Джо. Семья, конечно, артистическая, и в школе это ценили, там ведь всегда приветствуется любое творческое начало, но все-таки родители должны являться э школу в приличном виде, как, собственно говоря, и поступала Элиза. Поэтому за Джо закрепилась не вполне заслуженная репутация неряшливой матери-алкоголички, которая совсем не заботится о своем ребенке.
Когда Элиза засыпала на уроках, а это случалось довольно часто, поскольку она просиживала чуть ли не до утра в интернет-кафе (о чем совершенно не догадывались родители), она объясняла учителю, что якобы мама где-то пропадала всю ночь и заявилась под утро с каким-то дядей, а она не могла сомкнуть глаз, волнуясь за нее. Или просто говорила, что мать проспала, не разбудила ее вовремя и не подала завтрака. На самом же деле обычно бывало иначе — Элиза отставляла в сторону тарелку с безукоризненно приготовленной яичницей и требовала вареных яиц, поскольку в яичнице слишком много жира. При этом она обвиняла мать в злых намерениях — дескать, та из ревности сует ей жирную пищу, чтобы испортить внешность. В присутствии отца она никогда не произносила ничего подобного, а когда Джо передавала ее слова Уолдо, тот не верил и они начинали спорить. В это время — Джо это видела — Элиза ехидно ухмылялась или показывала ей язык, а иногда даже устраивала настоящую истерику со слезами. Прямо скажем, ужасная участь — любить ребенка, зная, что он тебя ненавидит.
Психотерапевт быстро установил, что Элиза прекрасно успевает по всем предметам, кроме математики, и сообщил в школу, что, возможно, проблема заключается в матери. Дети, у которых нелады с числами, часто сталкиваются с проблемами в семье и могут испытывать патологическую ревность к братьям и сестрам. Элиза была единственным ребенком, поэтому проблема могла таиться в отношениях с кем-то из родителей, и долгих расспросов не понадобилось, чтобы выяснить — Элиза задалась целью выжить из дома мать и завладеть отцом полностью и навсегда. Кражи в школе являлись попыткой украсть отца. Психотерапевт, женщина, пригласила к себе на прием родителей и покопалась в их жизни, отследив проблему до самого младенчества, когда девочку раньше времени отняли от груди. Оказывается, Джо должна была проявить больше упорства и настоять на грудном кормлении.
— Но она кусала меня! — вскричала бедная Джо, однако врачиха оказалась рьяной сторонницей грудного вскармливания и посоветовала ей компенсировать прошлые ошибки так — поменьше придирок к ребенку и побольше одобрения, тогда, возможно, она прекратит воровать в школе.
Элиза, имевшая привычку рыться в родительской корреспонденции, обнаружила заключение врачихи и озлобилась на мать еще больше.
— Почему ты не кормила меня грудью? — возмущалась она. — Дети, вскормленные грудью, лучше учатся в школе и не подвержены ожирению.
— Но ты же прекрасно сдаешь экзамены и совсем даже не толстая, — мягко возражала ей мать.
— Тебе просто было наплевать, вот и все! Зачем ты вообще меня родила, если не собиралась любить? Ты считала, что, если кормить грудью, у тебя испортится фигура. Да, ты так считала, я тебя знаю!
Воровство в школе не прекратилось, но Элиза отточила мастерство переваливать вину на других, и в итоге ее просто больше ни разу не смогли поймать на содеянном. Она подставляла другую девочку, с которой не ладились отношения.
Когда Элизе было двенадцать, Дженис стукнуло двадцать три, и она все еще ждала своего идеального мужчину. А идеальный мужчина, Мистер Совершенство, пока незнакомый с ней сорокавосьмилетний женатик, жил вместе с Джо на той же улице и был хорошо знаком с отцом Дженис. Они вместе выступали в телепередачах о культуре — Пол, знавший толк в произведениях искусства, и Уолдо, разбиравшийся, что такое настоящее творчество. Джо пыталась забеременеть вторично, но этому не суждено было случиться и она, честно говоря, не очень-то расстроилась. Она уже давно понимала, что стала для Уолдо чем-то вроде колючки в одном месте — ведь он явно, предпочитал общество Элизы. Он дошел даже до того, что повел как-то. Элизу в кино, не пригласив Джо, — фильм был об искусстве, а Джо, как он знал, не являлась его любительницей. Тогда Джо решила помыть его кисти, но обнаружила, что это уже сделала Элиза. К тому же Элиза все хорошела и хорошела, а Джо, напротив, старела. Ее подруги имели со своими дочерьми дружеские отношения — вместе прохаживались по магазинам, вместе, развлекались. Элиза развлекаться не умела, по крайней мере со своей матерью. Но кто в этом виноват? Неужели она, как все считают? Неужели из-за этого грудного кормления? Конечно, нет. Просто некоторые, по-видимому, рождаются такими бездушными.
Элиза потихоньку занимала место Джо в обществе.
— Ты же ведь на самом деле не хочешь идти, дорогая? — спрашивал Уолдо у жены. — А Элизе полезно, ей надо привыкать к обществу.
И Джо уступала, ходила лишь, когда пригласительных билетов оказывалось на три персоны.
— Ты видела, как вчера вечером та дама смотрела на папу? — спросила как-то Элиза после одного такого мероприятия.
— Нет, не видела, — ответила Джо, которая не привыкла замечать, что творится вокруг.
Уолдо выбрали в Королевскую академию, и женщины теперь вешались ему на шею. Он стал настоящей знаменитостью, его объявили гением, художником в высшем смысле этого слова. Он не был богат, поскольку рисовал то, что видит, а не то, чего от него ждали. Но как раз этой цельностью натуры и прославился.
— А как папа смотрел на нее! Ты бы видела!
— Не смей говорить об отце в таком тоне.
— Почему? Он же человек, а не какая-то там деревяшка. Живой человек, мужчина. А с тобой у него что? Кстати, ты же ведь, по-моему, старше? Тебе ведь скоро пятьдесят? У других матери помладше. Как ты думаешь, между ними есть что-то — между ним и этой женщиной?
— Не говори глупостей, Элиза, и вообще не говори о вещах, в которых ничего не смыслишь.
— Мамочка, на дворе двадцать первый век, и мне двенадцать лет! Ты бы лучше посмотрела на себя. На кого ты похожа? Прямо замухрышка. Неужели нельзя покраситься в блондинку или еще что-нибудь?!
А между тем Дженис вовсю преуспевала на радио, как в журналистике, так и в области менеджмента. Ее уже приглашали на телевидение, но она предпочла остаться, поскольку люди здесь были спокойнее и серьезнее. Она увлеклась программированием, обнаружив настоящий дар, хорошо зарабатывала, к деньгам относилась бережно и уже купила себе квартиру. У нее было много друзей, она встречалась с мужчинами, бросала их периодически, но, отказывая, никогда не унижала. Ничего личного, просто в очередной раз не мужчина ее мечты, с квадратной челюстью. Коллеги по работе потихоньку женились, обзаводились детьми, а у Дженис все оставалось по-прежнему. Элис уже начала беспокоиться, а будут ли у нее внуки.
— Да у меня еще столько времени впереди! — говорила Дженис и все ждала своего мужчину с многозначительным взглядом, но тот пока не появлялся. А она узнала бы его сразу.
— А как насчет моих внуков? — спрашивала Элис. — Яйца протухнут.
Дженис старалась ради матери, шуровала по сайтам знакомств в Интернете, но эта затея начала ее угнетать и она прекратила попытки. Поняла, что мужчины, которые теоретически хороши издалека, оказываются абсолютно никчемными, когда встречаешься с ними лично.
— Уж больно ты разборчива, — укоряла Элис.
— Ой, оставь девочку в покое, — вмешивался Пол. — У нее еще полно времени.
При мысли, что Дженис выйдет за кого-то замуж, ему становилось неуютно. Он сейчас занимался покупкой антикварной мебели для королевской семьи — обставлял новое крыло в Виндзорском замке. Под лозунгом «
И вот как в итоге все случилось на приеме в Королевской академии. Это был настоящий пышный обед,
