— Не волнуйтесь, — успокоила Беверли. — Леди Кэролайн не любит поездов и предпочитает вертолет.

Губы ее растянулись в тоненькой стервозной улыбочке, и мне послышалось что-то вроде «толстожопой коровы». Я сделала вид, будто никто ничего не произносил.

Едва затих шум вращающихся лопастей, как леди Кэролайн ворвалась в вестибюль и пронеслась по нему вихрем. Буркнув сухое приветствие Беверли, и кивнув нам с Майрой, она скрылась за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен», с грохотом захлопнув ее за собой. Мы и разглядеть-то ее толком не успели — эдакая объемистая растрепанная мадам из пригородного борделя, раздраженная вялотекущим бизнесом. Еще я успела заметить кольца в ушах.

Беверли — ну можно ли называть такую важную птицу просто Бев? — опомнившись от этого вихря, первым делом удостоверилась, что мы не привезли с собой ноутбуки и мобильники, и мы горячо убедили ее в этом.

— Интернета здесь все равно нет, — сказала она. — Мы не заводим его специально — проклятая электроника не должна мешать нашим клиентам заниматься духовной медитацией и просветлением чакр. Если мы не научимся жить в единстве с природой, планета скоро найдет способы отомстить нам.

Мы с Майрой старались не хихикать у нее за спиной, пока она, шагая впереди, объясняла, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо — это чакры, кристаллы, медитация, органическая пища, общий баланс организма и всякое такое. Ну а электронная почта, компьютеры и разные цифровые штуки — конечно же, плохо.

Она сообщила нам, что в банкетном зале в южном крыле есть рождественская елка, но из уважения к представителям других конфессий остальные части замка оставили неукрашенными. И тихонько буркнула: «Эта жирная манда всегда найдет, на чем сэкономить!» Но возможно, мне это только почудилось. Хотя в моменты усталости или стресса я обычно слышу — даже не ушами, а каким-то нутром — все то, что люди не отважились бы произнести вслух.

Однажды я озадачила этой проблемой одного психиатра, и он первым делом спросил, не нишу ли я художественные произведения. А услышав утвердительный ответ, сказал, что ему уже доводилось выслушивать подобные жалобы от других романистов, и он всегда советовал им одно — ради собственного здоровья прекратить путать вымышленных персонажей с реальными людьми и относиться к первым просто как к рабочему материалу. Еще он заметил, что такое вообще-то не лечится, и уж коли грань между вымыслом и реальностью размыта, то с тем придется и жить. Единственное, что он мог мне посоветовать, — это принимать снотворное. И я ушла, получив впоследствии счет на двести двадцать фунтов.

С тех пор подобное случается со мной время от времени. Ничего приятного в них нет, одно сплошное расстройство, особенно когда сидишь на каком-нибудь торжественном ужине и читаешь мысли присутствующих. Все ждешь, когда они разгладятся и собьют тебя, но этого не происходит и ты вдруг понимаешь, что единственная уловила с другого конца стола «Какую хрень ты городишь!» или «Боже, какая скука!». Вот и сейчас, услышав то ли явные, то ли мнимые слова Беверли, я поняла, что ждет меня в ближайшие десять дней.

Восточный зал, похоже, считался главной гордостью замка, что называется, piece de resistance.[3] Мы с Майрой дружно и почти искренне вскрикнули от изумления. Оригинальный дизайн Берджеса был сохранен нетронутым — высоченные своды, потолки с росписями, изображавшими прерафаэлитских грудастых красавиц, пышущих зрелой красотой. Своды эти поддерживали четыре каменные колонны в вид библейских зверей с массивными когтистыми лапами, внушающими страх. Стены украшали средневековые гобелены. На переднем плане, хоть и неуместно, зато впечатляюще, размещалось огромное мраморное джакузи в форме гигантского сердечка. Вода тихонько шипела и булькала, распространяя: вокруг ароматные пары, несомненно, вредящие старинным гобеленам. Если только те и впрямь являлись старинными, а не нейлоновой современной подделкой. Колонны здесь, похоже, были из малахита или зеленого обсидиана. Возможно, они всего лишь походили на настоящие, и все это — выполненная в духе Лас-Вегаса копия истинной роскоши, однако впечатление производили.

— Честно говоря, для меня этот зал сплошная головная боль, — призналась Беверли. — Сама я, знаете ли, минималистка. Но нашим клиенткам нравится. Иногда мы даже пускаем сюда киношников. Только они во время съемок обязательно что-нибудь сломают или испортят.

— Но ведь вы можете в таких случаях потребовать уплату страховки, — сказала я, вспомнив о разрушениях у себя дома. Следовало бы, конечно, позвонить Алеку и убедиться, что строители приступили к работе.

— Верно, это мы можем, — кивнула Беверли.

Интересно, а моя страховая компания оплачивает такие бедствия, как потоп? Увы, ответа на этот вопрос я не знала.

Осмотром восточного зала экскурсия по замку не ограничилась. Мне хотелось прилечь с дороги, принять ванну и пожрать. Или хотя бы пропустить рюмашку водки с бутербродиком, ну, на худой конец стаканчик шерри с орешками. И зачем я сюда приперлась? Вопрос воистину тупиковый. Выбросить из жизни десять дней ради какой-то минутной прихоти! Неужели меня с моим четырнадцатым размером усушат здесь диетами до двенадцатого? Ну уж нет, только не это! Я без подкожной прослойки не могу — мои нервные окончания расположены слишком близко к поверхности.

И я, между прочим, не алкоголик. А тот случай с вождением автомобиля в нетрезвом виде был исключением. Мы с Джулианом на День святого Валентина возвращались из гостей, и я почему-то решила, что он спиртного в рот не брал, а он подумал то же самое обо мне. Когда мы разобрались, что к чему, было уже поздно.

И вот теперь нам ничего не оставалось, как таскаться по пятам за Беверли по кабинетам. Все они были выдержаны в светло-зеленых тонах, в едином умеренном стиле, но особенно нас поразила тихая музычка — Майра назвала ее крематорской.

— Под такую музыку, — шепнула она мне на ухо, — в самый раз в гроб ложиться.

Майра вообще прочла мои мысли — тихонько достала из своей вместительной сумки шоколадный батончик и украдкой сунула мне, когда Беверли не видела. У меня появилась подруга.

Клиентки, в отличие от нас прибывшие вовремя, были как раз поглощены процедурами. Словно в каком-то загадочном трансе, они беззвучно проплывали мимо в мешковатых халатах из белой махры — волосы влажные, на лицах никакой косметики, лишь сильнейшее потрясение, вызванное, судя по всему, пребыванием в «Касл-спа». Специально обученные девушки, мастерицы массажа, растираний и иглоукалывания, похоже, соревновались в готовности угодить богатым клиенткам, от которых в жизни их отделяла пропасть. Эти миниатюрные бледные худышки с огромными испуганными глазами только казались слабыми, но я знала — их руки будут как железо мять и массировать чужое неподатливое тело. Это была своего рода месть, и я их понимала.

Наконец Беверли отпустила нас по нашим спальням, которые находились на первом этаже и оказались обычными гостиничными номерами, обставленными по высшему разряду, только без телевизора, радио, часов и телефона. Моя комната выходила окнами на ров с водой, покрытой зелёной ряской. Мобильник здесь и впрямь не брал, хорошо хоть у меня были наручные часы. Беверли сказала, что единственный в замке телефон находится в ее кабинете на верхнем этаже восточной башни и пользоваться им можно только в крайних случаях. Еще она предупредила, что ужин начнется через пятьдесят минут и большинство дам предпочитают по такому случаю вечерние туалеты. Напоследок Беверли спросила меня, не смыслю ли я в компьютерах — дескать, у нее какая-то поломка. Я ответила отрицательно — то есть, в сущности, наврала. Она ушла, а я в изнеможении рухнула на постель. До чего же все-таки изматывающим бывает иногда путь к отдыху и покою!