– Георгий Савельевич, – говорил Тырин, пробираясь по мелколесью, – с нашими в данный момент лучше не встречаться.

– Потому что на нас белогвардейская форма?

– Встречают по одежке. А одежка у нас с иголочки.

– Это на тебе. Так распорядился начальник штаба. Негоже, сказал он, что какой-то мужичок сопровождает прапорщика Белой гвардии. По документам ты солдат 8-й роты 4-го Северорусского полка, кавалер Георгиевского креста. Где твой крест?

Тырин гордо распахивал новую солдатскую шинель с погонами 4-го Северорусского полка. Шинель подбирали и подгоняли на армейском вещевом складе. Особую гордость вызывали у Тырина ботинки с зимними обмотками. Ботинки, конечно, уступали американским, но были на крепкой кожаной подошве, а сама подошва, как и каблук, подбиты медными гвоздями. Такие гвозди не ржавеют, а значит, и держат подметку, пока не износится. Вместо просторной и теплой шапки на лисьем меху боец-кладовщик выдал ему серую зимнюю папаху.

Пока шли, выбирая места где посуше, Насонов учил Тырина, как русскому солдату держаться перед иностранцами.

– А если будут делать замечания? – уточнял Тырин.

– Делай глупый вид и посылай всех подальше. Про себя, конечно.

– Могу и не про себя.

– Нельзя. Они – союзники.

– Но не нам же!

– Но сейчас ты солдат 8-й роты 4-го Северорусского полка. Кстати, полк твой ведет бои на Онежском направлении.

В октябре темнеет рано. Нужно было торопиться, чтобы засветло выйти на сторожевое охранение.

Шли по мокрой лесной дороге, громко переговариваясь, чтобы их услышали на постах сторожевого охранения. Но их так никто и не задержал.

У железнодорожного разъезда наткнулись на колонну грузовиков. Под брезентом – бочки с надписью «Петролиум». В кабине с распахнутой дверцей сидел капрал, на коленях раскрытая консервная банка. Плоским армейским штыком ковырялся в мясных консервах.

Насонов к капралу обратился по-английски, не скрывая американского акцента:

– Дружище, это 310-й инженерный полк?

– А вы кто? Русские? – Капрал рассмотрел форму белогвардейского офицера.

– Угадал, дружище. Мы связные штаба Северорусского полка.

Какого именно полка Насонов уточнять не стал.

Капрал, так и не ответив, какому полку принадлежит автоколонна, лениво жевал консервы.

– Кто вам нужен?

– Майор Этертон, командир батальона.

Капрал рассмеялся, обнажая крупные, как у лошади, зубы, глазами показал на небо. Присвистнул:

– Этертон, ребята, тю-тю.

– Вернулся в Штаты?

– Проглотил русскую пулю.

– А майор Фурс?

– Этот жив. Пока. Вы его спрашивайте в штабе.

– А где штаб 339-го?

– Вперед и направо. Там вырубили просеку…Найдете. Рядом с пунктом питания.

– Питание – это здорово! Мы так, дружище, проголодались…

В каких-то метрах Насонов стоял около кабины грузовика. Капрал потчевал себя консервами. Запах тушенки нагонял волчий аппетит. Капрал заметил, что прапорщик сглотнул слюни.

– Держите, – протянул консервы. Неторопливо всем корпусом повернулся, просунул руку за спинку кожаного сиденья, выудил нераскрытую банку.

– Держи, солдат, – кинул под ноги Тырину.

Тот недоуменно взглянул на капрала, потом на прапорщика: как понимать – как помощь союзника или как милостыня?

– Бери, Иван, чего уж… – без тени раздражения сказал ему Насонов. – Союзники щедрые. Таким добром да еще в тайге не разбрасываются.

– А что нам стоит…Не побрезгуем…

Поднял. Банка была увесистая – ровно килограмм. Солдат экспедиционного корпуса съедает банку тушенки за один присест. В Красной армии похлебкой с такими консервами, да плюс две-три горсти ржаной крупы, – завтрак на целое отделение.

Сытно кормили американцев. За плохую кормежку американский солдат воевать не станет. Владельцы газет не жалели бумаги для освещения трудностей, которые встретили экспедиционные войска «при освобождении Русского Севера от власти большевиков». Американских солдат в печати называли героями. А героям полагается многое.

Ближе к зиме транспорты, направлявшиеся в Россию, грузили зимним обмундированием, продовольствием, боеприпасами.

Наконец-то Насонов и Тырин наткнулись на пост полевой полиции. Увидев русского офицера, американский полицейский по-русски, но с явно польским акцентом, воскликнул:

– Пан прапорщик, что в этом крае вы забыли?

Знакомый голос. Никак Зденек из 339-го полка?

– А вы что, пан Зелинский? – Насонов ему встречный вопрос.

Сержант Зденек Зелинский с белой повязкой полевой полиции весело отшутился:

– У русских, пан прапорщик, отвоевываем Россию.

Поляк издали узнал Насонова. Тот, в свою очередь, узнал сержанта. Весной они вместе плыли на «Олимпии», и Зелинский в летней парадной форме при входе в Кольский залив играл на трубе, представляя, что это не белая пустыня, а торжественно убранный костел, оставленный швабам на милой сердцу родине. И если бы семья не горела желанием разбогатеть, не уехала бы за океан. А чтоб разбогатеть, оказывается, надо было опять вернуться в Россию и уже с долларами начинать бизнес.

– Как твоя труба? – спросил Георгий.

– До трубы ли теперь, пан прапорщик? Помните Трончика? Ну, того, который вас постоянно обыгрывал в карты?

– Как же… Помню.

– Он больше не играет ни на трубе, ни в карты.