далеко не заберешься. Летом по ним рискует ходить даже матерый лось. Люди – обычно это охотники и беглые каторжане – тропинки торили зимой, когда снежный наст надежно скреплен морозами.

Американцы наступали по железнодорожной насыпи. Продвигались с опаскою, обстреливали придорожные кусты, где мог затаиться противник, но при первом же выстреле стремительно падали наземь, и тут же, как вспугнутые черепахи, торопливо сползали с насыпи, окапывались. Если встречная стрельба, даже редкая, не прекращалась, за дело принималась артиллерия, установленная на железнодорожные платформы. Навесным огнем, как тогда писали американские газеты, артиллерия сопровождала батальоны 339-го пехотного полка – гордость экспедиционного корпуса.

С неба им путь расчищали аэропланы. Бомбы падали на тайгу, распугивая птицу и зверя. Фронт чем дальше был на юг, тем реже появлялась авиация. Пригороды Архангельска, где интервенты строили ангары для бомбардировщиков, находились в глубоком тылу союзных войск. Дальность полета аэроплана с полной бомбовой нагрузкой уже была недостаточной для нанесения ударов с воздуха по тылам Шестой Красной армии. Она, считай, одна сдерживала натиск устремившихся на Вологду интервентов.

В небе над югом губернии вражеские бомбардировщики появлялись в зависимости от погоды. Чаще всего наугад сбрасывали несколько бомб – для острастки – и, набирая высоту, поспешно уходили на север. Их отгоняли красноармейцы чаще всего беспорядочным ружейно-пулеметным огнем. Эффективность от такого огня была почти нулевая, но какой стрелок не рискнет стрелять по воздушной мишени, если она у тебя над головой? Были случаи, сбивали вражеский аэроплан. Это событие отмечали как праздник полка. Из штаба фронта присылали фотографа и на фоне трофея фотографировали стрелков.

В Москве в Главкоме копились телефонограммы с просьбой прислать на Северный фронт хотя бы одно звено истребителей с опытными авиаторами, которые могли бы в небе противостоять интервентам. Просьбы северян оставались без ответа. Тогда почти вся авиация Республики была задействована на южных фронтах. Ожесточенные бои шли под Царицыном и на Северном Кавказе.

В эти осенние дни 1918 года Москва не могла оказать Северному фронту надлежащую помощь. Была надежда на Петроград. В августе Гатчинская школа авиаторов произвела очередной выпуск.

Петросовет принял решение передать на Северный фронт эскадрилью одномоторных спортивных самолетов, приспособленных для стрельбы по воздушным целям. Молодые авиаторы – выпускники Гатчинской школы воздухоплавателей – сели за штурвалы.

На Северном фронте были периоды, когда небо даже в ясную погоду оставалось чистым. Сведения, поступавшие из-за линии фронта, разъясняли, почему вражеская авиация на какое-то время прерывала полеты.

Тайны в этом не было. В краю сплошных лесов и болот, где земля была напитана влагой, трудно было подбирать участки для строительства новых аэродромов.

К действующему аэродрому в Обозерской предстояло за сто сорок верст (от причалов Архангельска) и только по железной дороге подвозить боеприпасы и горюче-смазочные материалы. Здесь противника поджидали особые неприятности – движение поездов то и дело нарушали партизаны.

В сентябре еще теплилась надежда на гужевой транспорт. Для нужд белой армии был мобилизован весь конский состав, но скоро дошла очередь и до бракованных лошадей, не годных в действующую армию.

Северяне чувствовали, что впереди будет еще одна голодная зима, поэтому уже в начале осени стали забивать лошадей, заготовлять солонину. Правительство Северного края издало циркуляр, запрещавший истреблять лошадей, за непослушание сурово наказывали. Не останавливала даже угроза расстрела. Показательные расстрелы практиковали в Онежском уезде. Но это только озлобляли людей. Лошадей уводили в тайгу.

В прифронтовой зоне воюющим сторонам транспорта требовалось все больше. Не благоприятствовала природа. Задолго до снежных бурь дожди со снегом окончательно застопорили гужевой транспорт. До ледостава выручали речные суда. Здесь было преимущество у противника.

Вашингтон и Лондон требовали от своих войск безостановочного наступления. В штабах уже называли дату, когда батальоны экспедиционного корпуса захватят Вологду. Потом командование союзных войск будет решать, в каком направлении наносить главный удар – на Москву или Петроград. Судя по европейской прессе, предпочтение отдавалось Москве: уже больше года там работало правительство Советской России – оно руководило борьбой по отражению интервентов.

На севере война шла главным образом на железнодорожных магистралях, связывающих Беломорье с Центром России. На карте железнодорожная магистраль была обозначена тонкой черной линией с названием станций и полустанков. Все населенные пункты соседствуют с болотами. Чем дальше на юг, болота все обширнее. По их топким берегам наступление вели главным образом батальоны белой армии. Солдаты брели, подвязав полы тяжелых от влаги шинелей, проваливаясь в наполненные водой илистые ямы.

Вода, вязкая, ледяная, сковывала движения. Для обогрева почерневшие от холода пехотинцы требовали поить их водкой, часто они отказывались удаляться от железнодорожной насыпи дальше, чем на сотню метров.

На открытых железнодорожных платформах вслед за наступающими ротами дымили полевые кухни. Были здесь и крытые вагоны, в них хранились продукты и сухие дрова.

В один из слякотных дней по переднему краю разнесся слух, что интенданты американского экспедиционного корпуса негласно продают своим офицерам русскую водку.

Вскоре поползли новые слухи, водка якобы по договоренности с командованием корпуса предназначалась русским пластунам, но пластуны, наступая по гиблым болотистым местам, забыли даже ее запах.

После ночного заморозка, приготовившись атаковать станцию Няндома, солдаты второй роты Четвертого Северорусского полка вместо того чтобы выстроиться в цепь, отправились брать приступом интендантский поезд. С криками «Даешь спирт!» ворвались в пульмановский вагон, где по предположению хранилась водка. Между интендантами и пластунами завязалась драка, перешедшая в перестрелку. Несколько русских солдат прикладами были сброшены с подножки вагона.

Положение спас польский волонтер, служивший поваром в англо-британском легионе. Он выбросил из вагона канистру со спиртом.

– Водка – вся! Нема больше.

Канистру открыли, стали разливать по котелкам. Пили как воду. Брать штурмом вагон не стали. Воспользовавшись паузой, поляк вызвал полевую полицию, уже окопавшуюся за передовыми цепями Северорусского полка. Пьяную роту вернули в исходное положение. Командование полка пообещало подвезти водку, как только красных выбьют из Няндомы.

Красные не выдержали яростной атаки. Станцию пришлось оставить с боем. Наступление приостановилось. Русские ждали обещанной водки. Офицеры предусмотрительно удалились в санитарный поезд.

Солдаты роты «джи» 339-го пехотного полка, наступавшие вслед за русскими пластунами, заняли станционное здание. После сытного ужина, приготовленного волонтерами-галицийцами, расположились на отдых. Американцы ночью не воевали.

Лондон и Вашингтон требовали от своих войск непрерывного продвижения на юг.

Обходы и охваты наступающие применяли все реже, а потом и совсем отказались, когда земля уже не пружинила, а податливо уходила из-под ног.

На откосах насыпей – окопы. Красноармейцы все чаще встречали интервентов штыками и гранатами.

Наспех подготовленные опорные пункты красных интервенты подавляли интенсивным огнем пушечной артиллерии.

Насонов и Тырин еще издали услышали стрельбу русских трехлинеек и короткие очереди американских автоматических винтовок.

– На путях – бой, – коротко объяснил Насонов.

– Значит, янки наступают, – сказал Тырин, поспешая за прапорщиком. – По стрельбе слышно.

Постояли, прислушиваясь. То, что какой-то опорный пункт атакуют американцы, сомнений не вызывало. Они создавали такую плотность ружейно-пулеметного огня, что можно было подниматься в полный рост и