Она ананасы не особенно и любила – значит, Димка-маленький захотел. Ценник на ананасе висел с двумя нулями, и Надя пару минут поразмышляла – большое ли преступление украсть ананас для ребенка. Как ни крути, выходило – большое. Да и… Димке-маленькому нельзя такой пример подавать.
Вздохнув, Надя стала выбирать морковку и лук.
Роль спасительницы Анне Степановне понравилась, она даже в раж вошла, позабыв про сердце.
– Я их на первое время в маленькой комнате устрою, с кладовкой которая, а сама – в проходной… А уж потом, как родит, тогда посмотрим. Может, Пашке квартиру дадут.
– Ну, вы и наивная женщина, Анна Степановна, – фыркнула Зинаида Андреевна. – Где ж вы видели, чтобы сейчас кому-нибудь квартиры давали?
– Да уж, Нюра, это ты хватила! – подхватила Кузьминична. – Как же! Дадут! Дожидайси!..
– Паша мой в милиции работает, – поджала губы Анна Степановна.
– Не смешите меня! – замахала руками Андреевна. – Сейчас ты хоть в милиции работай, хоть в министерстве… Бесплатно? Не те времена!
– А мы, может, под снос пойдем, – возразила Анна Степановна. – Тогда точно дадут.
– Ну… Если под снос только. А ты, Нюра, не боишься… Что беременная?
– А мы люди без этих, без предрассудков. И потом, легче жить с такой женой, всю жизнь мужу благодарная будет, вину свою помнить станет.
– Это точно, – согласилась Андреевна.
– Это конечно, – кивнула Кузьминична.
А попробовали бы не согласиться с правдой-то.
– Во всяком случае, это с вашей стороны очень благородно, – заключила Зинаида Андреевна.
Что и требовалось доказать.
Теперь мимо соседей можно ходить с гордо поднятой головой. И чего она так мучилась на пустом месте, сердцем страдала?
– А сам-то, сам, сын твой, он согласный? – всполошилась Василиса, все ей мало подробностей было.
– С чего бы это ему матери перечить? Он у меня хороший сын.
– Да. Уж такой хороший, такой хороший! – запричитала Кузьминична. – А свадьба когда ж?
– Паспорт ей надо выправить, паспорт у нее утерянный. Как выправит, так уж и свадьба. Паша ей содействует. У него в отделении ей справку выдадут, ну а уж потом сразу и документ… – Анна Степановна осеклась, увидев стоящую перед ней Надю с сумкой. – Купила?! – подскочила она и, заглянув в сумку, запричитала: – Лук-то мелкий, чистый горох, а не лук…
И опять осеклась, вспомнила, что жалеть надо Надьку. Жалеть и заботиться.
Анна Степановна забрала у нее сумку и пошла в подъезд, ворча под нос так, чтобы соседки слышали:
– Че ж ты столько набрала! Взяла б понемножку. Тебе таскать-то тяжелое небось вредно, в твоем-то положении…
К вечеру Паша совсем умотался. Мало того что два раза на поножовщину вызывали, так вечером еще и наркопритон брали…
Повязали кучу народа, поди теперь разбирайся, кто дилер, а кто наркоман. Полный обезьянник, и все твердят, что для личного употребления наркота у них. А разбираться надо, народец буйный, если их концентрацию на квадратный метр не уменьшить, к утру разнесут КПЗ к чертовой матери, а то и чего похуже натворят.
Паша подошел к камере, через решетку еще раз всмотрелся в лица задержанных. Дилеры сами, как правило, не колются, так что получше выглядят. Хотя пойди разбери их… Сейчас и дилеры колются. Вон тот, высокий, с запавшими глазами и серым лицом, очень знакомый, очень… Наверное, попадался уже.
– Что уставился?! – завопила через решетку девица с синими волосами, обдав Пашу несвежим дыханием. – Может, жениться хочешь? Так я согласна. Только сначала ширнуться дай!
Паша отступил на шаг, чтобы не дышать смрадом, продолжая всматриваться в знакомое лицо. Где он его видел? Когда?..
Подошел Крайнов, удивился:
– Ты чего, не ушел еще? Все любуешься?
Паша ринулся к доске розыска, где висели последние ориентировки. Точно! Изможденный наркоман, сидевший на полу в углу обезьянника, – это тот, кого описали свидетели покушения на главу «Стройкома». Объявлен в федеральный розыск.
Как же он сразу не догадался, что нападавший – наркоман? Потому и промазал, потому и вел себя неадекватно, и оставил столько свидетелей…
– Давай-ка, Саня, звони на Петровку! – обернулся Паша к Крайнову. – Кажется, этот красавец у нас в обезьяннике сидит…
– Паш, ты от наркошей надышался, что ли? Глючить стал…
Почему-то Крайнов не видел очевидного сходства фоторобота из ориентировки и скрюченного на полу наркомана. Но Пашу это не волновало. Он был уверен в своей правоте.
– Вон того на допрос, – приказал он конвойному.
Пока Петровка раскочегарится, он уже установит личность…
– Паша, ты что, серьезно? Даже если это он, дело-то не в нашей компетенции. Тебе своих висяков не хватает? – Крайнов с недоумением посмотрел на него.
– Саш, у нас в руках исполнитель, через него мы выйдем на заказчика. Ты мент или где?
– Проблем же не оберешься. Влезем не в свое дело – на выговор нарвемся, а то и похуже… Может, правда оперов с Петровки вызвать?
– Сань, не дрейфь, я по закону обязан установить личность и проверить подозреваемого на причастность к делу. А вдруг не он… Чего Петровку по пустякам беспокоить? Вот если я докажу, что он киллер, тогда информацию передам, куда надо. – Паша хитро подмигнул Крайнову.
– Черт с тобой. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
– Пока до Петровки дойдет, что да как, мы с тобой дело раскроем. А победителей не судят…
Паша зашел в кабинет, позвонил Наде:
– К ужину меня тоже не ждите – дела.
– Я блинов испекла, – грустно сказала она, и Паша почувствовал, как сжался желудок, настоятельно требуя Надиных блинчиков.
– Ты завтра можешь за справкой приезжать, – улыбнувшись, сказал он. – Ответ на запрос пришел. Все в порядке!
Вчера Даша снова отплясывала в дешевой забегаловке – стресс снимала.
Парень с обожженной щекой появился незаметно, она просто увидела его рядом. И опять, как зовут, не спросила…
Он довез ее до дома на своей таратайке, погладил по щеке, ничего не сказал, когда она уходила…
Дарье он вдруг стал казаться собственным призраком. Отражением души, пафосно выражаясь… Вроде красивая справа, а слева – уродливый ожог. Эта дурацкая метаморфоза, пришедшая на ум, тревожила ее, побуждала к каким-то действиям, только – к каким?
Она столько уже всего натворила, метлой не разгребешь – той, на которую она села, когда у нее отрезали крылья.
Утром она зашла в кабинет Надежды, отрыла спрятанные в дебрях шкафа двадцать тысяч евро. Наверное, чтобы избавиться от ожога, надо вернуть эти деньги и признаться во всем Грозовскому.
И что, интересно, ей за это будет, как говорил когда-то папаша-алкоголик, – всеобщее презрение? Увольнение с позором и волчьим билетом?
Дверь неожиданно распахнулась, Даша едва успела сунуть деньги обратно в шкаф.
– Дашка, ты здесь? – просунул в кабинет свою вихрастую голову Тимур. – Идем с этими тортами несчастными разберемся.
Она, спохватившись, громко захлопнула дверцы шкафа.
– Ты чего? – удивился Тимур.
