Дверь открылась, Песков вздрогнул, словно его хлестнули кнутом, отшатнулся, загремев стулом.

Зашла барышевская жена, кивком поздоровалась.

– Здравствуйте. – Игорь убрал за спину дрожащие руки. – Простите, расшумелся… Ну, как Сергей?

– Нормально я, – пробасил шеф, и Песков снова невольно вздрогнул.

Барышев не спал? Читал его мысли…

Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то лучше сразу сдаться с повинной, а это в его планы не входит.

– Привет! – расплылся Игорь в улыбке. – Наконец-то разрешили тебя навестить. Вижу, ты совсем уже молодцом!

– Не совсем, – сдержанно улыбнулась барышевская жена.

– То есть… я в том смысле, что Сергей явно выздоравливает. Кошмар! Просто в голове не укладывается! Представляю, каково вам пришлось! Ужас! Ужас!

– Ну, ты еще заплачь, – усмехнулся Барышев. – Что ты разохался? Я в порядке. Почти.

Прав оказался врач – своему страху надо смотреть в лицо. Песков почувствовал легкость – если бы шеф его подозревал, то не шутил бы…

– Но ведь это… это могло черт знает чем кончиться! Вот что мне покоя не дает.

– Не кончилось же. Мазилой снайпер оказался.

– Да. Слава богу.

– Сережа! – взмолилась Ольга. – Прошу тебя! Я не хочу про это слушать.

– Все, больше ни слова на эту тему, – подмигнул Игорю Барышев. – Потом обсудим. Видишь, не так уж я был неправ.

Опять руки вспотели… Нужно что-то сказать. Мол, да, конечно, под тебя кто-то копает, и я в этом обязательно помогу разобраться.

– Все, все! У нас еще будет время. – Барышев, покосившись на жену, почти шепотом поинтересовался: – Ты мне лучше скажи, что в «Стройкоме» делается?

– Сережа! – воскликнула Ольга.

– Так! И эта тема под запретом. Ну, хорошо, Оля, скажи, о чем мне с Игорем разговаривать? Про погоду, что ли?!

– И про погоду нельзя! Вы нас простите, Игорь, но Сергею сейчас будут делать перевязку…

Она сверкнула глазами – ишь, недовольна, что мужика любимого будоражат… Покой ему нужен…

– Да, да, конечно… – Игорь попятился к двери, опять сбил стул, будь он неладен, улыбнулся Сергею. – Я приду завтра. Если, разумеется, Ольга Михайловна не возражает…

– Не возражаю, – натянуто улыбнулась барышевская жена. – Правда, извините, Игорь, что так получилось.

– Что вы! Что вы! О чем разговор! Я же понимаю… Держись! – подмигнул он Барышеву и выскочил из палаты.

Прав был специалист по нервам – страху нужно смотреть в лицо, глядишь, и корень валерианы не пригодится.

Песков не сразу ушел – постоял возле палаты, сделав вид, что у него развязался шнурок.

– Что-то ты с ним слишком сурово, а? – донесся из палаты голос Барышева.

– Может быть… – ответила Ольга. – Как хочешь, Сережа, но он мне не нравится.

– Это я давно заметил. Зря. Хороший мужик. Я в нем как в самом себе уверен.

– Не знаю… Я могу, конечно, ошибаться…

– Ошибаешься, ошибаешься. Погоди, вот выйду отсюда, надо будет тебя с ним поближе свести. Друзьями станете, я тебе обещаю. Ну, а что с Надеждой? Не нашлась?

– Нет, не нашлась.

Песков чуть ли не вприпрыжку направился к выходу.

«Я в нем как в себе самом уверен!»

А Ольгу Михайловну он недооценил… Думал, курица домашняя, а она – с нюхом. Ничего, он что-нибудь придумает.

Он что-нибудь обязательно придумает…

Аритмия замучила Анну Степановну, и старый проверенный способ – пустырник пополам с корвалолом – не помогал. Не помогал также точечный массаж и самовнушение. Хорошая девка, твердила себе Анна Степановна, но сердце болело за Пашу – видно же, что влюбился по уши, а Надя – так, деваться ей некуда, вот взаимностью и отвечает. Хотя лучше пусть отвечает, чем Пашка мучается…

Утром Петровна пришла вроде как муки попросить, но Анна Степановна знала – мука только предлог, Надю они всем подъездом ходят рассматривают, судачат, что да как… А Анна Степановна так и не придумала, что им сказать. И от этого сердце тоже болело…

После Петровны заглянула Кузьминична.

– Ну совсем не осталось риса-то, – затараторила Василиса Кузьминична. – Ну нисколечки! А мне всего-то стакан нужен, суп сварить.

– Счас я на кухне найду, – вздохнула Анна Степановна. – Должен быть у меня рис-то. Счас.

Кузьминична потопталась на пороге, да не удержалась, заглянула в комнату, как Петровна утром.

– Здрасьте, – буркнула ей Надежда, сидевшая с книжкой на диване.

Кузьминична кивнула, Надю всю глазами обыскала, как Петровна утром.

– Тебе много его, рису-то?! – крикнула из кухни Анна Степановна. – У меня стакана два, хватит тебе?

– Хватит, хватит… Говорю же, стакан всего нужен.

Надя зыркнула зло на Кузьминичну, чтобы глазами по ней не шарила, но у той нервы покрепче оказались, чем у Петровны, – не смутилась, только еще раз зачем-то кивнула.

– На вот. – Анна Степановна вручила пакетик риса Кузьминичне – пусть все забирает, больше у нее и брать нечего, и смотреть тоже нечего.

Но соседка так не думала – еще глубже протиснулась в комнату и, глядя на Надежду, сказала:

– Нюр, а ты чего, занавески, что ль, новые купила?

– Какие? Вон те, что ль? Так еще в прошлом году.

Занавесок новых не было, как и мебели, ковров, посуды, одежды и бытовой техники. Ничего нового не появилось, кроме Надежды, которая отбросила книжку, резко встала и направилась к выходу, чуть не сшибив по пути Василису Кузьминичну.

– Я в магазин схожу, – буркнула Надя, обуваясь.

– Сходи, сходи. Прогуляешься заодно. А то все дома сидишь. – Анна Степановна сходила на кухню, принесла ей деньги и сумку. – Воздухом дышать надо. Лучку возьми и морковки чуток. На вот деньги.

Надежда вышла, хлопнув дверью.

Это, наверное, и хорошо, что с гонором. Зубастым легче живется. Она и за Пашку горло перегрызет…

Кузьминична уходить не торопилась, и у Анны Степановны опять защемило сердце – что, что соседям сказать? А если прямо в лоб попробовать, как Надя?..

– Ну, как? – спросила она.

Кузьминична стушевалась от такой прямоты, рис к груди прижала, но потом потеплела лицом и закивала:

– Хорошая. Нюр, ты говорила, беременная она, а у нее и живота нет.

– Срок небольшой.

– А! Нюр, а отец-то кто? Не знаешь?

– Нет. Нам это и ни к чему. Паша усыновит ребенка-то.

Дорвалась Кузьминична до нее, не отцепишься. Зато Анна Степановна знала теперь, что говорить соседям – правду. Эта правда оказалась простой и облагораживающей Анну Степановну и Пашу. Сердце опять защемило – но теперь уже от гордости за себя.

– Пойдем к Андреевне на лавочку, что ли, – позвала она Василису.

Ошалевшая от новостей Кузьминична пошла за ней.