тень, черный силуэт корабля. На носу сидел кто-то маленький с прической, похожей на луковицу.

«Это Мю, — подумала Мюмла. — Очень похоже на нее. Здорово сделано».

Лодка медленно скользила по простыне, как по морю. Еще ни один корабль не плыл по воде так тихо и легко. Потом появилась вся семья: Муми-тролль, мама с сумкой, облокотившаяся на поручни, и папа. Он сидел на корме и правил. Они плыли домой. (Однако руль получился какой-то неудачный).

Хомса Тофт смотрел только на маму. Времени было достаточно, чтобы рассмотреть все подробно. Черные тени стали казаться разноцветными, силуэты будто бы зашевелились. Снусмумрик все время играл, и когда музыка смолкла, все поняли, какая она была прекрасная. Семья возвратилась домой.

— Это был настоящий театр теней, — сказал Онкельскрут, — я видел много таких представлений и хорошо помню их, но это — самое лучшее.

Занавес опустился, представление окончилось. Филифьонка задула кухонную лампу, и в кухне стало темно. Все молча сидели в темноте и ждали с удивлением.

Вдруг из темноты послышался голос Филифьонки:

— Я не могу найти спички.

И сразу же стало неуютно. Было слышно, как свистит ветер, казалось, будто кухня расширилась, стены раздвинулись в стороны, и у зрителей начали мерзнуть ноги.

— Никак не могу найти спички! — резко повторила Филифьонка.

Стулья задвигались, кто-то что-то опрокинул, все вскочили, стали натыкаться друг на друга в темноте, кто-то запутался в простыне и опрокинул стул. Хомса Тофт поднял голову — теперь зверь был совсем рядом — кто-то тяжелый терся о стену возле кухонной двери. Послышался глухой раскат, загрохотал гром.

— Они уже здесь! — закричала Филифьонка. — Сейчас они вползут к нам!

Хомса Тофт приложил ухо к двери, прислушался, но ничего, кроме шума ветра, не услышал. Он толкнул задвижку и вышел, дверь бесшумно закрылась за ним.

Вот лампа снова зажглась. — Снусмумрик нашел спички. Хемуль застенчиво засмеялся:

— Взгляните-ка, — воскликнул он, — я наступил лапой на бутерброд!

Кухня выглядела такой же, как всегда, но никому не хотелось садиться. И никто не заметил, как хомса ушел.

— Оставим все как есть, — нервно сказал Филифьонка, — пусть все так и стоит. Я вымою посуду завтра.

— Уж не собираетесь ли вы расходиться? — воскликнул Онкельскрут. — Сейчас предок лег спать и можно начинать веселиться!

Но ни у кого не было охоты продолжать празднество. Пожелав друг другу спокойной ночи, они поспешно и очень вежливо пожали друг другу лапы и тут же разошлись. Онкельскрут постучал тростью по полу, прежде чем уйти.

— Во всяком случае, я ухожу последним, — сказал он.

Выйдя на крыльцо, хомса остановился и замер в ожидании. Небо было чуть светлее гор, которые волнистым контуром выделялись вокруг Муми-дола. Зверь не подавал признаков жизни, но хомса чувствовал, что он смотрит на него.

— Нумулит, — тихонько позвал он его, — милый радиолярий. Протозоя…

Но тот, видно, не понимал странных книжных названий. Скорее всего, зверь был растерян и не мог понять бормотания хомсы.

Тофт огорчился, его тревожило, что нумулит мог отправиться куда глаза глядят, а ведь он был слишком большой и слишком злой и в то же время не привык быть таким злым.

Хомса неуверенно шагнул вперед и тут же почувствовал, что зверь отступил назад.

— Ты не уходи, — объяснил Тофт, — просто отойди чуть подальше.

Хомса пошел по траве. Зверь, неуклюжая, бесформенная громадина, стал пятиться назад, кусты под ним трещали и ломались. «Он стал слишком большим, — думал хомса. — Теперь он пропадет».

Вот затрещали кусты жасмина. Хомса остановился и зашептал:

— Не спеши, иди медленнее…

Зверь заворчал в ответ. Послышался слабый шелест дождя, гроза была очень далеко. Они двигались дальше. Тофт все время разговаривал со своим зверем. Вот они подошли к стеклянному шару, в этот вечер шар был ярко-синим и за стеклом играли бурные волны.

— Послушай, — сказал хомса, — давай не будем кусаться. Это ни к чему. Уж ты поверь мне.

Нумулит слушал хомсу, скорее, он только прислушивался к голосу хомсы. Хомса замерз, сапожки у него промокли. Потеряв терпение, он сказал:

— Сделайся опять маленьким и спрячься! А не то пропадешь!

И вдруг стеклянный шар потемнел. Бурные волны разверзлись, образовав глубокую пропасть, и снова сомкнулись. Стеклянный шар Муми-папы открылся для растерявшегося нумулита. Зверь из отряда Протозоя сделался маленьким и вернулся назад в свою стихию.

Хомса Тофт возвратился в дом и прокрался к своему чуланчику. Он свернулся калачиком на рыболовной сети и сразу уснул.

Все ушли, а Филифьонка осталась стоять посреди кухни, занятая своими мыслями. Кругом царил беспорядок: гирлянды растоптаны, стулья перевернуты, повсюду капли стеарина.

Она подняла с пола бутерброд, по рассеянности надкусила его и бросила в помойное ведро. «Праздник удался на славу», — подумала она.

Дождь припустил снова. Она прислушивалась, но не услышала ничего кроме падающей с неба воды. Насекомые ушли.

Филифьонка взяла со стола губную гармошку, которую оставил Снусмумрик, подержала ее в лапках, подождала. По-прежнему все было тихо. Филифьонка поднесла гармошку к губам, подула в нее и стала водить ее туда-сюда, прислушиваясь к звукам. Она села за кухонный стол. Ну-ка как там это: тидели- тидели… Это было непросто, она стала осторожно искать нужные звуки, нашла первый, а второй нашелся сам собой. Мелодия то ускользала от нее, то вновь возвращалась. Очевидно, нужно было точно знать, а не искать. Тидели, тидели — вот уже их целая стайка, — каждый звук точно на своем месте.

Не один час сидела Филифьонка за кухонным столом и играла на губной гармонике все уверенней и вдохновенней. Звуки сливались в мелодию, а мелодия становилась музыкой. Забыв обо всем на свете, Филифьонка играла песни Снусмумрика и свои собственные. Ей не было дела до того, слушает ее кто-нибудь или нет. За окном в саду было тихо, все эти ползучки исчезли, стояла обычная темна ночь, ветер крепчал.

Филифьонка так и заснула за кухонным столом, уронив голову на лапки. Она проспала до самого утра, пока часы не пробили половину девятого; тогда она проснулась, огляделась вокруг и сказала про себя: «Какой беспорядок! Сегодня будет генеральная уборка».

Тридцать пять минут девятого, когда утро еще было погружено в темноту, стали открываться окна — одно за другим, матрацы, покрывала и одеяла водружались на подоконники, по дому, поднимая густые облака пыли, гулял отличный сквозняк.

Филифьонка наводила порядок. Во всех котлах кипятилась на плите вода, щетки, тряпки и тазы вылетали, пританцовывая, из шкафов, а балконные перила разукрасились коврами. Из всех генеральных уборок эта была самая генеральная. Обитатели дома, стоя на пригорке, смотрели с удивлением на Филифьонку, а она, повязав голову платком и обмотавшись три раза огромным маминым передником, сновала из дома на балкон и обратно.

Снусмумрик вошел в кухню за своей губной гармошкой.

— Она лежит на полочке под плитой, — сказала Филифьонка мимоходом. — Я обращалась с ней очень осторожно.

— Если хочешь, можешь подольше подержать ее у себя, — неуверенно заметил Снусмумрик.

Но Филифьонка деловито ответила: