полпенса.

— Пожалуйте мне варенья из слив на два пенса! — повторил я самому себе и твердыми шагами пошел к дверям лавки, но едва ступил я на порог, как получил по уху удар, отбросивший меня назад на улицу.

— Убирайся прочь! — крикнула старуха, хозяйничавшая в лавке, я уже минут десять слежу за тобой, дрянной воришка! — и с этими словами она заперла дверь на задвижку.

Я был страшно раздосадован. Я бросился на улицу за камнем и хотел разбить им окна гадкой лавчонки. Но в эту минуту меня поразил такой заманчивый запах, что гнев мой вмиг исчез.

Запах этот выходил из соседней съестной. Должно быть, там только что вынули из печки гороховый пудинг и масляные лепешки. Что было бы со мной, если бы я подошел к дверям съестной, уже истратив на жалкую каплю варенья свои два пенса! Не колеблясь ни минуты, я вошел в съестную и купил себе ужин; одну масляную лепешку, кусок горохового пудинга на полпенса и на полпенса печеного картофеля. Мне хотелось тотчас же приняться за ужин, но я слыхал, что на свете есть злые люди, которые подстерегают беззащитных детей и обирают их. Поэтому я завернул свой ужин в капустный лист, спрятал его за пазуху куртки, вернулся в свиной ряд и там с величайшим наслаждением съел все, до последней крошки.

Не скажу, чтобы я был вполне сыт. Нет, я мог бы съесть втрое больше, но все-таки ужин несколько утолил мой голод. После него я почувствовал себя вообще лучше и стал даже как-то добрее. Мысли мои опять перенеслись к маленькой Полли. Каково-то ей теперь? Я думал о ней больше, чем об отце, о доме и о чем бы то ни было. И не удивительно: хотя она мучила меня и днем, и ночью, но она все-таки была очень милым ребенком. Она не могла разговаривать со мной, но я видел, что ей очень неприятно, когда я плачу; часто, когда после побоев миссис Бёрк мне было так тяжело, что я не знал куда деваться от горя, маленькая Полли обвивала мою шею своими крошечными ручками, прикладывала губы к щеке моей и нежно целовала меня. Она была моим единственным утешением и, вероятно, я также был единственным утешением бедного ребенка.

Все эти мысли и сотни других еще более печальных мучили меня, и, наконец, мне стало так тяжело, что я решился пойти домой, или хотя побродить около нашего переулка, пока не встретится кто-нибудь из соседей. кто мог бы порассказать мне, что у нас делается.

В это время было уже совсем темно, и по дороге от Смитфилдского рынка к нашему переулку мне встретилось мало прохожих. Я шел очень осторожно, осматриваясь по сторонам и прятался в подворотни всякий раз, когда мне казалось, что навстречу идет кто-нибудь похожий на отца или на миссис Бёрк. Мой страх был напрасен, и я в безопасности прошел уже половину Тёрнмиллской улицы. Вдруг, не доходя сажен двадцать до нашего переулка, я наткнулся на одного из моих приятелей, Джерри Пепа, мальчика годами тремя-четырьмя старше меня. Впрочем, скорей можно сказать, что не я наткнулся на него, а он на меня. Он бежал через улицу прямо ко мне и обнял меня обеими руками, как будто необыкновенно обрадовался мне.

— Джим! милый друг! — вскричал он. — куда ты идешь?

— Сам не знаю, Джерри, — отвечал я. — Хотелось мне сходить домой посмотреть…

— Разве ты не был дома? — Не был с самого утра, с тех пор как убежал?

— Нет, я целый день пробыл на улице. Что там у нас делается, Джерри? Не видел ли ты маленькую Полли сегодня после обеда?

Пеп не отвечал на мои вопросы.

— Если ты не был дома, так иди скорее, — сказал он, схватывая меня за ворот и толкая по направлению к нашему переулку. — Пойдем, пойдем.

Поведение Джерри показалось мне подозрительным.

— Я пойду домой, когда захочу, — сказал я, и сел на мостовую: — тебе нечего толкать меня, Пеп!

— Я тебя толкаю? Вот-то выдумал! С какой стати мне тебя толкать! — ты же сам сказал, что идешь домой? — Стоишь ты, чтобы тебе оказывали услуги!

— Какие услуги, Джерри?

— Какие? Очень просто какие! Там в переулке все ревмя ревут по тебе, и отец, и мать, и маленькая Полли, даже слушать жалко! Ужинать без тебя не хотят садиться, а у них к ужину приготовлен огромный мясной пудинг с картофелем. Я и думаю себе: они тут убиваются, а бедный Джимми шатается по улицам, боится вернуться домой. Пойду-ка, скажу ему, что бояться нечего. Вот и пошел, а ты валяешься себе на мостовой, да думаешь, что я вру!

Я посмотрел прямо в лицо Джерри, и при свете газового фонаря лицо его показалось мне таким честным, что я перестал сомневаться. А между тем рассказ его был почти невероятен. Все обо мне плачут, мясной пудинг стынет из-за меня! Я почувствовал угрызения совести, и даже слезы выступили на глазах моих.

— Джерри, ты это правду говоришь? — вскричал я, вскакивая на ноги: — ты уверен, что это правда? Потому ведь ты знаешь, как мне плохо придется, если ты сказал неверно. Ведь ты знаешь, как она меня бьет и таскает за волосы!

— Чего там неверно! Все воют о тебе, точно весь дом горит! А отец хуже всех! Да если ты мне не веришь, войди только в переулок, ты услышишь его голос от дома Уинкшип. Он просто готов убить себя от горя!

— А Полли? что она, здорова? не сломала ли она себе какой-нибудь кости, когда я уронил ее с лестницы сегодня утром, не разбила ли носа в кровь? Не вскочила ли у неё шишка на голове?

— Ах, вот ты чего боишься! — весело сказал Джерри. — Полно, она совсем здорова! Когда ее подняли, она хохотала как сумасшедшая. Ее понесли к доктору…

— Как, зачем же к доктору, Джерри? ведь ты говоришь, она не ушиблась?

— Да разве я сказал к доктору? — проговорил Пеп, отворачиваясь от меня в смущении.

— Сказал, сказал, Пеп; ты сказал, что ее понесли к доктору.

— Ну, так ведь я не сказал, зачем. Я только сказал, что когда ее подняли, она хохотала; ну, она так сильно хохотала, что они даже испугались, подумали, не больна ли она, и снесли ее к доктору.

Совершенно успокоенный и утешенный этим объяснением, я, радостно подскакивая, пустился к переулку Фрайнгпен, и Джерри шел рядом со мной, весело болтая. Мы уже были в нескольких шагах от переулка, как вдруг к нам подскочил один мальчик, также из моих знакомых, и схватил меня за руку.

— Поймали, Джерри, — закричал он: — ведь пополам, так, что ли?

— Пополам! — вскричал Джерри, схватывая меня за другую руку. — Это с какой стати? Я за ним гоняюсь с тех пор, как отец его вернулся домой. Я первый поймал его.

— А я тебе говорю пополам! — сказал другой мальчик, крепче ухватывая меня за руку: — я следил за вами с тех пор, как вы встретились, без меня тебе бы не дотащить его до дому. Нечего болтать пустяков, веди его!

— Не поведу! Джемс Бализет что сказал? Кто первый его поймает и приведет домой, тому дам шиллинг. А о втором он ничего не говорил!

— Не болтай, не болтай! — сказал другой мальчик; он был сильнее Джерри.

— Иди же, иди, — эти последние слова относились ко мне. — С тобой-то уж я делиться не стану, тебя отец до полусмерти изобьет, как только ты попадешься в его руки.

Не помня себя от страха, я выскользнул из рук их и упал на мостовую, крича во все горло, что скорей умру, чем сделаю еще хоть шаг к нашему переулку. Так как на мне не было сапог, то я не мог очень сильно лягаться, но все-таки довольно удачно отбивался от них ногами и не давал им схватить себя.

Оба мальчика были в отчаянии. Низкий изменник Пеп побледнел от злости. Хотя он был известен своей трусостью, но тут на него вдруг нашел припадок храбрости. Он повернулся к своему противнику и со всего размаха ударил его кулаком по лицу. Мальчик стоял секунду неподвижно, ошеломленный ударом, и пристально смотрел на Пепа, потирая зашибленный нос. Потом он вдруг, одним прыжком бросился на него, повалил его на землю и принялся колотить изо всех сил. Несчастие моего врага было так приятно мне, что я, забывая об опасности, несколько минут любовался на эту сцену. Однако в голове моей мелькнула мысль: «Пока они дерутся, мне надобно спасаться!» Я в ту же секунду вскочил на ноги и с быстротой молнии пустился бежать, пока мои противники били друг друга, валяясь в грязи среди улицы.