бы американцы ни заботились о здоровье, они всегда найдут в желудке место для хорошего гамбургера.

– Конечно. – Глория улыбнулась официанту. – Салат с лимонным соком и перцем.

Ироничность ситуации явно не дошла до Глории, подумала Ева, заказывая мясо в остром соусе с красным перцем.

– А теперь расскажи мне все сплетни.

– Вообще-то список возглавляешь ты. – Глория забарабанила по бокалу короткими ногтями, покрытыми прозрачным лаком. – Все говорят о твоей книге.

– Отлично. И что же говорят?

– Сгорают от любопытства. Негодуют.

– Я ожидала страха.

– И страха хватает. Боятся, что их упомянут. Боятся, что не упомянут.

– Спасибо, дорогая, ты скрасила мой день.

– Тебе легко шутить, Ева, но люди встревожены.

– Кто именно?

– Ну, Тони Кинкейд не делает тайны из своих чувств. И я слышала, как Анна дель Рио бормотала что-то о судебном иске за клевету.

Ева довольно улыбнулась, намазывая маслом рогалик.

– Видит бог, Анна – прекрасный модельер, но неужели она верит, будто клиентов волнует, что она нюхает в задней комнате?

– Ева! – Покраснев от смущения, Глория отхлебнула вина. Ее взгляд нервно заметался по залу. Не услышал ли кто-нибудь? – Нельзя говорить вслух такие вещи.

Я, конечно, не одобряю наркотики, но Анна очень влиятельна. И если она иногда…

– Глория, не надо быть более глупой, чем необходимо. Анна – наркоманка с ежедневной дозой в пять тысяч долларов.

– Ты не можешь знать…

– Я знаю. – Официант вернулся с заказом. На этот раз Ева тактично замолчала и не произнесла ни слова, пока он расставлял тарелки и подливал в бокалы вино. – Разоблачение может спасти Анне жизнь, хотя я солгала бы, если бы сказала, что бескорыстно забочусь о ее благе. Кто еще?

– Их не счесть. – Глория уставилась на свой салат. Как и все свои роли, этот ленч она репетировала часами. – Ева, эти люди – твои друзья.

– Едва ли. – Не страдая отсутствием аппетита, Ева занялась мясом. – По большей части это люди, с которыми я работала, посещала различные мероприятия. С некоторыми я спала. Что касается дружбы, настоящих своих друзей в бизнесе я могла бы сосчитать на пальцах одной руки.

Глория надула губы, что очаровывало миллионы кинозрителей.

– А меня ты считаешь другом?

– Да. – Ева с наслаждением прожевала кусок мяса, проглотила и только потом заговорила снова:

– Глория, мои откровения могут кого-то обидеть, но могут и исцелить. Однако не в этом дело.

– А в чем же? – Глория наклонилась вперед, пронизывая Еву взглядом распахнутых встревоженных глаз.

– В том, чтобы рассказать о моей жизни все, решительно все. Я не стану лгать ни ради себя, ни ради любого другого.

Глория схватила Еву за запястье. И это движение было отрепетировано, но на репетиции пальцы Глории были нежными, молящими. Сейчас – из-за искреннего волнения – они стали сильными, настойчивыми.

– Я доверяла тебе.

– Не без причины, – напомнила Ева. Она предчувствовала, что грядет, и сожалела, что не смогла уклониться. – Тебе больше не к кому было обратиться.

– И это дает тебе право воспользоваться моим доверием и погубить меня?

Вздохнув, Ева взяла бокал свободной рукой.

– В моей жизни люди и события так переплетены, что их невозможно разделить. Если я что-то вычеркну, чтобы защитить одного человека, рухнет все.

– Как что-то, совершенное мною много лет назад, могло повлиять на твою жизнь?

– Я не могу сейчас объяснить, – прошептала Ева, и боль, которую она почувствовала, не в состоянии было облегчить ни одно лекарство. – Я всем сердцем надеюсь, что ты поймешь, когда прочтешь книгу.

– Ева, ты погубишь меня!

– Глупости! Неужели ты думаешь, что люди будут шокированы или возмущены тем, что наивная девушка, полюбившая недостойного мужчину, сделала аборт?

– Да, когда эта девушка – Глория Дюбари. – Рука Глории взметнулась к вину, заколебалась и потянулась к воде. Глория не могла позволить себе расклеиться на публике. – Ева, я сделала из себя символ. И, черт побери, я верю в те ценности, за которые выступаю. Старомодные ценности. Любовь, чистота, невинность. Ты представляешь, что будет со мной, если узнают, как я спуталась с женатым мужчиной и сделала аборт… и все это, когда снималась в «Застенчивой невесте»?

Ева нетерпеливо оттолкнула свою тарелку.

– Глория, тебе пятьдесят пять лет.

– Пятьдесят.

– Господи. – Ева выхватила из пачки сигарету. – Тебя любят, уважают… разве что не причисляют к лику святых. У тебя богатый любящий муж, к счастью, не имеющий никакого отношения к кино. У тебя двое чудесных детей, которые живут нормальной жизнью. Кое-кто, вероятно, до сих пор считает, что их зачали непорочно или нашли в капусте. Неужели тебе повредит, даже как символу, если выяснится, что в твоей жизни был секс?

– Моя карьера…

– Мы обе прекрасно знаем, что за последние пять лет у тебя не было ни одной приличной роли. – Глория ощетинилась, но Ева подняла руку, призывая ее к молчанию. – Ты прекрасная актриса и еще многое успеешь, но кино давно уже не главное в твоей жизни. Никакие мои слова о прошлом не повлияют на то, что у тебя есть или будет.

– Меня смешают с дерьмом.

– Вероятно, – согласилась Ева. – И вероятно, это принесет тебе интересную роль. О тебе заговорят. Но никто никогда не осудит тебя за то, что ты справилась с трудностями и построила прекрасную жизнь.

– Ты не понимаешь… Маркус не знает.

– Почему, черт побери?

Глория покраснела. Ее взгляд стал жестким.

– Он женился на Глории Дюбари. Он женился на образе, и я сделала все, чтобы не запятнать этот образ. В нашей жизни не было и тени скандала. Ты погубишь мой брак. Ты погубишь меня.

– Мне жаль. Очень жаль. Но я не могу нести ответственность за недостаток доверия в твоем браке. Поверь, когда я расскажу о своей жизни, мой рассказ будет абсолютно честным.

– Я никогда тебе не прощу. – Глория сорвала с коленей салфетку и швырнула ее на стол. – И я сделаю все, чтобы остановить тебя.

Не проронив ни слезинки, она ушла. Маленькая и элегантная, в белом костюме от Шанель.

В дальнем углу обедал мужчина. Он уже сделал полдюжины снимков умещающейся в ладони камерой и был вполне удовлетворен. Если повезет, он рано закончит рабочий день и успеет домой к началу Супербоула.