рыбном рынке? И, если бы даже мы пошли к евреям и накупили бы какого-нибудь старого тряпья, — какой бы процент мог от этого получиться? Вот на базаре трубок, — это дело совсем иное.
Тут мы ходили от лавки к давке и рассматривали трубки. Вряд ли кто-либо видел прямо на улице столько великолепия. В этой стране табак является не роскошью, а поистине предметом первой необходимости, одинаково неизбежной как в палатке кочевника или в гареме, так и во дворце султана или в Совете Высокой Порты[32]. Пророк запретил опьяняющие наслаждения, но пророк не знал табака, поэтому и запретил только вино. Впоследствии толкователи Корана пробовали включить табак в число «опьяняющих наслаждений». Однако это не прошло. В Турции не могло пройти. Это прошло только в Бухаре. Потому что для турка табак сделался наиважнейшей потребностью после хлеба и воды.
Я спрашиваю себе трубку, которую турок называет «наргиле». Для надзора за нею нужно двое слуг, из которых один должен заботиться только о чубуке, другой только о самой трубке.
Трубка была действительно совсем особенная: она состояла из стеклянного резервуара для воды, затем из прямого соединительного коленца, чёрной колонки в один фут высоты, покрытой круглыми гипсовыми шариками, напоминавшими жемчуг. Далее из самой трубки, эмалированной и украшенной голубыми, красными и белыми стёклышками в виде арабесок. Наконец из чубука, представлявшего собой длинную змею с блестящими кольцами. Сколько же он желает за эту редкостную трубку.
— Двадцать тысяч дукатов, — отвечает торговец.
Тут мы оба, поочерёдно рассматривавшие то чубук, то трубку рассмеялись.
Но грек, подсчитавший про себя проценты, принялся объяснять достоинства товара. Вид у него был совершенно серьёзный. Некоторое время мы с ним шутим и подталкиваем его в бок, поощряя его продолжать свои басни.
— Ври только, грек! — говорим мы и хохочем во всё горло.
Наконец сам торговец рассердился и сунул нам трубку змеёй к самому носу: так что же мы в самом деле ничего, так-таки ничего и не понимаем? Разве над этим наргиле можно смеяться?
Оказывается, что это совсем особенное наргиле!
Резервуар для воды хрустальный и густо позолочен. Чёрная колонка из чёрного дерева и баснословно роскошно украшена драгоценностями, следовательно и шарики, принятые нами за гипсовые, были на самом деле настоящий жемчужинами. Однако стеклянные кусочки на трубке ведь были же настоящими и неподдельными стекляшками не так ли? — Как же! Это всё драгоценные камни — сапфиры, рубины и брильянты, да было бы нам известно. Так это, стало быть, не было просто расчётом на эффект, — то, что этот человек вынул всю трубку из ящичка, выложенного изнутри ватой. Змея была обвита золотой проволокой и богато украшена золотыми кольцами, в которые, в свою очередь были вставлены мелкие камешки. Это такая трубка, которую смело можно надеть на грудь, как роскошное украшение.
Но двадцать тысяч дукатов! Правда, эти лавочники всегда запрашивают в три раза больше того, что на самом деле стоит товар. Когда я вник во всё это, сумма уже не показалась мне такой головокружительной.
— Это только султанши или богатейшие паши покупают такие вещи, — говорит грек, помогая продавцу сложить змею и уложить её на покой в ящик.
— Постойте-ка! — говорю я, не давая им запереть ящик.
— Зачем? — спрашивает моя спутница с удивлением.
— Да ведь дело не к спеху, — отвечаю я. — Трубка-то действительно чудная.
— Да, но двадцать тысяч дукатов!
— Ну, положим, на поверку-то окажется не больше третьей части, — опять возражаю я. — А в общем она мне подходящая. Уложите её поосторожнее, — приказываю я. — И не откладывайте её слишком далеко. Я не из тех, которых останавливает крупная затрата, если вещь действительно стоит…
«Если я думал, что базар не сказка, то я ошибался!» — думал я, удаляясь от торговца трубками.
Теперь грек проходит мимо всех лавок, какие попадаются на нашем пути, и направляется прямо к булавке с бирюзой. Ах, — но что была эта булавка по сравнению с трубкой! На ней не было ни жемчужин ни драгоценных камней, — одна только жалкая бирюза с арабским изречением на ней. Я морщу нос при виде её.
Это выражение моего презрения остаётся никем не понятым. Я пробую иной способ: я свищу. Тот же недостаток понятливости. В горячем желании приобрести эту зелёную булавку нельзя было сомневаться: я, к ужасу своему, слышу, как осведомляются о её цене и торгуются. Тогда, не желая самым своим присутствием принимать участие в такой досадной сделке, я тихонько удаляюсь оттуда.
Так отправился я в Стамбул, на свой риск, один.
Тут я увидал такие лавки и такие удивительные мастерские, каких мне иначе никогда не удалось бы увидеть. Я проходил по каким-то подвалам со сводами, по галереям с арабесками на стенах и стройными колоннами из чёрного и белого камня. Тут были и мечети, и фонтаны, и таинственные дворики, где виднелись разного рода люди. Бесчисленное количество народа снуёт мимо меня: носильщики с громадными ношами кричат, прочищая себе дорогу. Целые вереницы женщин под вуалью, сопровождаемых евнухами, совершают свой обход базара. Торговцы предлагают всевозможные товары. Бедуины, жители пустынь, ходят взад и вперёд с мошной за плечами и кинжалом за поясом. Дервиши дико завывают и жестикулируют, обращаясь к небу. Нищие окружают вас, бросаются к вашим ногам и, не желая понять вежливого отказа, суют свои тарелочки чуть не прямо вам на грудь. Ослы и собаки производят невообразимый шум. Неуклюжие верблюды, покачиваясь, проходят в этой сутолоке, нагружённые благовонными товарами из Индии и Египта.
«Арабская ночь!» — думаю я и погружаюсь в эту роскошь.
У одной из оружейных лавок стоит армянский торговец и что-то кричит мне, высоко держа над головой стальной клинок. Он сгибает клинок руками дугой и потом отпускает его: «хссс…» раздаётся в воздухе. Он ударяет клинком о стену, и тот издаёт серебристый звук. Он бросает на воздух маленький пучок стальной проволоки, рубит его клинком и разрезает пучок пополам. Потом он, смеясь, показывает мне лезвие клинка, — на нём нет ни зарубинки.
Вот сидят турецкие продавцы перед своими лавочками. На них огромные тюрбаны, и сидят они, поджав под себя ноги и не повышая голоса. Если я пожелаю чего-нибудь купить у них, то у них найдутся мази, эссенции, розовое масло и благовонные плиточки в золочёных флаконах. Есть у них и всевозможные воды для одалисок[33] и для эфенди, когда они пожелают надушиться, и порошки, придающие блеск глазам, и капли для кофе, порождающие радостное настроение. Но если я и ничего не куплю, — что же из этого? Эти торговцы неподвижны и преисполнены достоинства, их носы прямо-таки великолепны. Они сидят себе и предоставляют баюкать своё сердце мечтам и грёзам и переживаниям многих и многих дней. Пусть армяне орут, а евреи извиваются, перешёптываются и заманивают чужих иноверцев, — ни у кого из них нет невозмутимого покоя турка, и никому из них не будет места в вечных садах пророка.
Вот тот человек в белом тюрбане — араб. Он весь из мышц и костей, и голова его темна, как кожа. Он ещё более горд, чем армяне, иудеи и турки вместе взятые. Он смотрит на все эти племена сверху вниз, как на глупые и необразованные. Сам он — соотечественник пророка и говорит на священном языке. А эти шёлковые товары и другие драгоценности, продаваемые им, привёз он когда-то сам сюда, в Стамбул, на верблюдах. А когда он продаст их за большие деньги, пошлёт он посланца в свою далёкую землю за другими, и когда он снова распродаст всю свою лавочку, он совершит долгое, приятное путешествие обратно в Аравию и уж никогда не вернётся.
Я подхожу к старьёвщицким лавкам. Что же он уверял нас, этот грек, будто евреи здесь на базаре соблюдают ша?баш? — Лавки открыты! Что он там наболтал, будто евреи содержат эти лавки? Это вовсе не евреи. Тут господствуют арабские носы. Евреи ютятся у Галаты, в своём родном, интимном гетто, где они надувают друг друга, сколько душе угодно. Кишит ими и Константинополь. Но там они являются только посредниками между неподатливыми собственниками, они переводчики, посыльные, маклера, проводники для иностранцев; некоторые башмачники. Они носят свою мастерскую на спине и садятся себе посреди улицы, чтобы починить пару башмаков.
На старьёвщицком базаре продаётся не только поношенное платье, но и разные другие старые вещи,
