опустились на него на колени. Об этом говорили его губы, когда он прикоснулся ими к ее обнаженному белому плечу. Это было в его руках, сжимавших ее руки.

Она знала, что собирается отдать ему, — невинность, которую женщина может отдать только одному мужчине и только раз в жизни. Когда они стояли на коленях лицом к лицу под теплым солнцем у прохладной воды, Сирина понимала, что подносит ему этот дар не под влиянием импульса или в безумии страсти, а почти спокойно, будучи уверенной, что его примут с нежностью.

Она никогда не выглядела более красивой, думал Бригем. Ее глаза сияли, руки спокойно и уверенно обнимали его, но графу казалось, что он ощущает кончиками пальцев нервное биение ее сердца. Щеки были бледными — белыми и гладкими, как фарфор.

Бригем вспоминал статуэтку пастушки, которой так хотел коснуться в детстве, но боялся, что его руки окажутся неловкими. Он не должен быть неловким с Сириной.

Хотя времени у них было немного, Бригем распорядился этим моментом так, словно хотел растянуть минуты в часы. Его влажный язык начал медленную, дразнящую дуэль с языком Сирины, заставляя ее сердце бешено колотиться. Девушка неуверенно скользнула руками по его рединготу, словно убеждаясь, что под одеждой находится его теплое тело. Что-то бормоча себе под нос, Бригем начал сбрасывать его. Сирина помогла ему и стала расстегивать пуговицы жилета.

Бригема до боли возбуждало то, как ее неопытные руки раздевают его. Закрыв глаза, он целовал лоб, виски, подбородок Сирины, покуда его тело напрягалось под неуверенными движениями ее пальцев. Это походило на сладостную изощренную пытку. Он сознавал, что действует так медленно не только из-за Сирины и ее неопытности, но и из-за себя самого. Каждый миг должен остаться в их памяти.

Сирина сняла с Бригема рубашку, пробегая взглядом и кончиками пальцев по его обнаженной плоти. Они все еще стояли на коленях, их тела покачивались в непосредственной близости друг от друга, их дыхание смешивалось. Кожа Бригема была гладкой и теплой, но мускулы под ними — твердыми как камень. Сирина чувствовала возбуждение, смешанное со страхом. Ей не верилось, что мужчина может быть так прекрасен.

Солнце согревало кожу. На деревьях щебетали птицы. К дальнему берегу озера подошел на водопой олень.

Когда Бригем обессиленно и доверчиво приник лицом к шее Сирины, она почувствовала, что слабеет. Сирина думала, что знает, что должно произойти, но удовольствие оказалось более сильным, чем она могла себе представить.

Его ладони легли на ее груди, вызвав слабый стон, как будто грубый материал потерся о нежную кожу. Спина Сирины изогнулась, голова откинулась назад. Она чувствовала, как его губы скользят по ткани сорочки. Наслаждение, зарождаясь где-то в животе, распространялось по всему телу, и достигло высшей точки, когда он, сняв с нее и отбросив в сторону сорочку, начал покрывать жаркими поцелуями ее тело.

Вскрикнув, Сирина вцепилась в его плечи, чтобы не потерять равновесие, но ей все еще казалось, что она падает в бездну.

Она дрожала всем телом, прижимаясь к Бригему. То, что Сирина предложила ему, она предложила по своей воле, но то, что давала ему сейчас, делала абсолютно непроизвольно. Откинувшись на одеяло, Сирина была готова выполнить любое его требование.

Бригему пришлось бороться с собой, чтобы не овладеть ею тотчас же. Казалось, нож медленно поворачивается у него в животе. Руки Сирины обвились вокруг него, маленькие белые груди вздрагивали при каждом прикосновении. Он видел, что ее взгляд затуманен не страхом и смущением, а пробудившейся страстью.

— Я мечтал об этом, Сирина. — Его голос был тихим, когда он склонился к ней для очередного поцелуя. — Мечтал прикоснуться к тому, к чему не прикасался ни один мужчина. — Бригем провел пальцем вверх по ее бедру, наблюдая, как уголки ее рта дрожат от безмолвного наслаждения.

— Бригем, я хочу вас.

— И вы получите меня, любовь моя. — Он притронулся языком к затвердевшему соску ее груди, затем медленно втянул его в рот. — Но прежде вы получите многое другое.

Если бы Сирина могла говорить, она бы сказала, что это невозможно. Ее тело казалось уже насытившимся, ощущения накатывали волнами. Бедра изогнулись навстречу его ищущим губам, вал пугающего наслаждения накрыл с головы до пят. Шум в ушах не давал ей слышать имя Бригема, которое она произносила снова и снова. Сирина, дрожа, отдавала себя во власть любимому, открывающему все новые и новые ее секреты. Никогда еще страсть так не овладевала Бригемом, заставляя искать и дарить все больше и больше.

Кожа Сирины была горячей и влажной, сводя его с ума при мысли, какой она будет, когда он проникнет в нее. Догадывается ли она, каким слабым делает его, как безмерно его наслаждение? Бригем знал, что воспоминания об этих минутах будут преследовать его до конца дней. Никакая другая женщина не сможет более соблазнить его, потому что она не сможет быть Сириной.

Ей хотелось умолять его то остановиться, то не останавливаться вовсе. Каждый вздох словно застревал в ее легких, внушая страх задохнуться от недостатка воздуха или от избытка его. Глаза наполнились слезами, но не горя и сожаления, а такого великого счастья, которое было невозможно описать. Сила внутри нее то вспыхивала пожаром, то изливалась водопадом. В каком-то уголке мозга Сирине не давал покоя вопрос, чувствует ли Бригем то же самое. Но каждый раз, когда она пыталась об этом спросить, он закрывал ее рот поцелуем, превращая мысли в безумный водоворот.

Наконец Бригем скользнул в нее, борясь с желанием проникнуть вглубь быстро и резко. Пот струился по его спине; мышцы предплечий напряглись и вздрагивали, когда он наблюдал за ее лицом.

Сирина стонала, но не от боли. Возможно, боль была, но ее полностью поглощало наслаждение. Она чувствовала, как он двигается внутри, становясь ее частью. С открытыми глазами Сирина подстраивалась под его медленный ритм. Момент их соединения следовало смаковать, как изысканное старое вино.

Бригем снова приник к губам Сирины, впитывая ее вздох. Он ощущал ее пульс так же четко, как руки, ласкающие его спину. Когда он проник глубоко внутрь, вздох перешел в стон. Теперь Сирина изменила ритм, а Бригем следовал за ним. Больше не имело значения, кто из них конь, а кто всадник, так как оба неслись в едином порыве страсти. Его последней мыслью было, что он, наконец, обрел дом…

Сирина сомневалась, что сможет когда-нибудь пошевелиться снова или что у нее есть желание это делать. Теперь, когда горение страсти сменилось мягкой прохладой удовлетворения, они лежали, обнявшись, на одеяле, не замечая, что тени вокруг становились все длиннее. Лицо Бригема зарылось в волосах Сирины, а голова лежала на ее груди.

Сколько времени прошло, Сирина не считала. Она знала, что солнце уже не находится высоко над головой, но ей хотелось продлить чувство безвременья.

Когда Сирина закрывала глаза и переставала думать, казалось возможным, что все всегда будет так. С послеполуденным светом вокруг, тишиной леса, нарушаемой только щебетом птиц, было трудно поверить, что политика и война могут разлучить их.

Сирина и предположить не смела, что способна так сильно влюбиться. Если бы только все могло быть так же просто, как одеяло, расстеленное у воды…

— Я люблю тебя, Рина.

Открыв глаза, она увидела, что Бригем наблюдает за ней.

— Да, знаю. И я люблю тебя. — Сирина провела пальцами по лицу графа, словно запоминая его. — Я хочу, чтобы мы всегда оставались вот так…

— Это скоро повторится, Сирина.

Она отодвинулась от него, чтобы дотянуться до своей сорочки.

— Неужели ты можешь сомневаться в этом теперь?

Сейчас ей было важнее, чем когда-либо, чтобы ее голос звучал спокойно. Сирина слишком любила Бригема, чтобы умолять его остаться. Она начала зашнуровывать корсаж.

— Я знаю, что ты любишь меня и хочешь этого. То, что мы разделили здесь друг с другом, никогда не повторится с кем-то еще.

— Но ты сомневаешься, что я вернусь. — Бригем надевал рубашку, удивляясь, как одна женщина смогла исторгнуть из его сердца столько эмоций.