скачите в сторону Келифа, или махните рукой на своих коней и сейчас следуйте за мной.

Всадники пожалели своих коней и обещали на другой день догнать Джелаль-эд-Дина.

Кара-Кончар опустился первым по высокой стене, держась за волосяной аркан. Коснувшись ногами земли, он крикнул:

– Аллах нам подмога!

Вторым опустился Джелаль-эд-Дин, третьим – часовой, доставивший арканы.

Яркая луна, затягиваемая тучами, медленно поднималась над спящими рощами, когда три спутника быстро шли прочь от Бухары в сторону Афганских гор, где Джелаль-эд-Дин надеялся начать войну, собирая бесстрашных юношей. Джелаль-эд-Дин направлялся к давно знакомой усадьбе Тимур-Мелика, в которой много раз бывал еще мальчиком. В этой усадьбе Тимур-Мелик хранил своих лучших охотничьих коней, любимых боевых жеребцов, и здесь же он развел большой сад-зверинец, в котором жили одновременно две пантеры, черный олень, несколько джейранов, две семьи диких кабанов и десяток степных диких ослов и тарпанов. Сам Хорезм-шах Мухаммед любил приезжать к Тимур-Мелику специально для охоты в этом заповедном саду-зверинце, чтобы коротким копьем поразить быстро скачущего оленя или тарпана. На кабанов он охотился сидя на коне. Его сопровождало несколько джигитов, готовых выручить шаха, когда на него набрасывался старый кабан, самое страшное животное в единоборстве с человеком.

Джелаль-эд-Дин выбрал из табуна Тимур-Мелика по одному коню для себя и своих спутников и добавил еще по одному, чтобы те везли вьюки с кормом.

– Ты не жалей, что мы забрали столько хороших коней, – сказал он старому дворецкому, смотрителю усадьбы. – На этих конях мы будем бороться против врагов родины, а все остальное, что хранится в этой усадьбе, если ты не успеешь угнать к Келифу или дальше, попадет в руки хищных монголов, они же прикончат и тебя.

Утром примчалось несколько джигитов. Они рассказали, что хозяева города раскрыли все одиннадцать ворот и впустили внутрь священной Бухары страшных кочевников. Монголы разграбили весь город, беспощадно вырезав всех жителей, начиная с самых богатых стариков, забрали только опытных ремесленников, погнав их, как стадо скота, в далекую Монголию.

– Теперь нам предстоит очень трудный путь, – сказал Джелаль-эд-Дин, – мы должны проскользнуть мимо монгольских шаек. Я еду разыскивать моего отца шах-ин-шаха, чтобы убедить его стать во главе могучего войска, которое поднимет священную войну мусульман против иноземных кяфиров!

Джелаль-эд-Дин со своими спутниками быстро направился на запад, всюду расспрашивая, куда уехал и где укрывается Хорезм-шах Мухаммед.

Покинув Бухару, Хорезм-шах Мухаммед направился к Самарканду, но по пути он вдруг резко повернул в сторону и приказал проводнику показать дорогу на Келиф, оберегавший переправу через Джейхун (Амударью). Шаха охранял отряд около двухсот военачальников и джигитов… Они сперва преданно оберегали его, исполняя все приказания, потом его сбивчивые распоряжения, непонятная цель пути – все это вызывало у спутников недоумение, и они стали разбегаться.

Хорезм-шах прибыл в загородную усадьбу-зверинец своего верного воеводы Тимур-Мелика. Там его ждал большой караван в двадцать верблюдов и сорок коней. Все они были навьючены кожаными чемоданами: в них Хорезм-шах увозил сокровища, все драгоценности, все золото, накопленное в течение многих лет его предками.

Шах торопился. Казалось, его преследовали злые духи. Он не спал по ночам, и не без основания: утром над его постелью находили стрелы, пронизавшие шатер с разных сторон. Каждую ночь он менял место ночлега.

Путь его шел через главные города северного Ирана, где беки и ханы оказывали ему глубокое почтение, однако скорости переходов Хорезм-шаха мешал караван. Поэтому в одной крепости – Бистам – он передал своему эмиру Таджад-Омару часть чемоданов и приказал опустить в глубокий подвал крепости, засыпав сверху землей. Другие чемоданы велел отправить в крепость Адрахан.

Об этих сокровищах впоследствии в народе ходили разные сказки, но никто не знает точную судьбу драгоценностей Хорезм-шаха.

Дальше Мухаммед уже ехал переодетый крестьянином, на крупной, сильной крестьянской лошади. Уже около моря он попал со своим отрядом в битву с монголами… Два самых смелых и опытных полководца, Субудай и Джебе, с отрядом в 10 000 воинов были посланы Чингиз-ханом, чтобы поймать Хорезм-шаха, преследуя его хотя бы до предела вселенной. Битва была отчаянной. Сам Мухаммед смело дрался и поразил мечом и копьем трех монголов, а затем скрылся в зарослях низовья реки Атрек.

В округе Джануй к Мухаммеду приехали эмиры и ханы с изъявлением почета и своей готовности ему служить, а он в крайнем изнеможении, совсем больной, все твердил:

– Найдется ли на земле спокойное место, где бы я мог передохнуть от разящих монгольских молний?

Тогда все эмиры признали, что будет наилучшим, если шах сядет в лодку и найдет себе убежище на одном из островов Абескунского (Каспийского) моря.

Шах не спорил, согласный на все предложения, и переехал на небольшой одинокий остров, казавшийся пустынным, без признаков жизни.

Когда от берега отъезжала обратно неуклюжая, просмоленная лодка, Хорезм-шах стоял на песчаной косе острова и смотрел вдаль, потемневший и задумчивый. Гребцы-туркмены поднимали косой серый парус, а провожавшие шаха эмиры стояли в лодке, сложив руки на животе, не смея повернуться, пока на них был устремлен взгляд падишаха.

Парус наполнился ветром. Лодку качнуло, и, ныряя в волнах, она стала быстро удаляться в сторону туманных, голубых Иранских гор.

Теперь у Хорезм-шаха были порваны последние связи с его родиной и его вечно недовольными, бунтующими подданными. Ему больше не угрожали ни монгольские набеги, ни мрачная тень рыжего Чингиз-хана. Здесь, среди беспредельной морской равнины, можно будет с горечью вспоминать прошлое, спокойно оценить настоящее и не торопясь обдумать будущее.

На целый месяц Хорезм-шах был обеспечен едой. Эмиры оставили в лощине, между песчаными холмами, войлочную юрту, медный котел, мешок риса, баранье сало, кожаное ведро, лопату, топор и другие необходимые вещи.

Теперь шах станет дервишем – искателем правды. Он сам будет о себе заботиться и варить для себя ежедневную пищу.

Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Он оглянулся. На бугре среди кустов седой травы несколько человек в отрепьях, ужасного вида, с красными, раздутыми, в волдырях лицами, подползали к нему.

«Откуда эти морды? Что это за люди, потерявшие подобие человека? Распухшие, красные львиные морды с огромными нарывами и язвами?..»

– Кто ты? – закричал один из звероподобных. – И зачем ты прибыл на наш остров?

– А кто вы?

– Мы проклятые Аллахом прокаженные; еще живыми мы разваливаемся, как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы, а у этого отпали ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь, а у этого отпал язык, и он стал немой!

Мухаммед молчал и уже только думал о лодке, которая черной точкой удалялась к голубому иранскому берегу. Он повернулся и, задыхаясь, побежал к песчаной косе. Там собрал сухих листьев, веток и щепок, выброшенных морем, сложил костер и зажег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.

– Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на землю, – бормотал Мухаммед. – Пусть там война, пусть рыщут татарские всадники, но там живые, здоровые люди, – они враждуют, плачут, смеются, и жить среди них будет радостью после этого острова страданий живых мертвецов. Здесь я теперь понял, что моя жизнь больше никому не нужна.

Несколько дней Мухаммед провел около горящего костра, не выпуская из рук копья, так как прокаженные приползали со всех сторон, желая утащить его одежды и мешок с едой.

Тяжелые мысли одолевали его: «Ужасный год, он налетел со своими бедами, как буря, и сбросил меня со скалы величия… Я все имел и все потерял».

А из-за бугра прокаженные вопили, бросая камни.