Кызылкумы и через день появится перед Бухарой как столб огня…

Какие-то одетые странниками люди стали говорить, что воины Чингиз-хана неодолимы – ни стрела, ни меч их не ранит, что они необычайно сильны и до сих пор ни один народ не мог их победить, а все им покорялись; что монголы ростом в полтора обыкновенного человека, и каждый может съесть сырого, нежареного барана, и говорят они тонкими, птичьими голосами.

Богатые купцы и другие знатные бухарцы собирались группами и в страхе говорили:

– Не лучше ли послать грозному Чингиз-хану послов с подарками?

– Стране грозит жестокая война… Спасенья для нас нет! Мы все равно погибнем в разбушевавшемся море бедствий!

Тощий старик, в богатом шелковом халате, с выпученными от страха глазами, взошел на ступеньки мечети и оттуда стал кричать толпе:

– Слушайте, правоверные Хорезма! Вы обмануты! Наш шах-ин-шах умчался не в Самарканд на бой с неверными, а к Келифу, в сторону Ирана, где хочет скрыться… Мы брошены на произвол судьбы. Мы как солома, развеянная бурей… Нам, бессильным, остается только одно – идти с поклоном и мольбой к царю неверных!

Другой старик, перебивая первого, стал еще сильнее вопить:

– Покорно склонившуюся голову меч не сечет! Что нам остается делать? Когда нужно было с вас сдирать налоги, тогда шах и его сборщики стояли возле нас… А теперь, когда враг идет на Бухару и нам грозит разгром, наш шах умчался, как напуганный джейран!

Стоявший невдалеке бедно одетый дервиш бросился на обоих стариков и столкнул их вниз, так что они с криками покатились по ступеням лестницы.

– Ступайте прочь отсюда, шакалы! – закричал он. – Уходите, пока мой меч не изрубил вас!.. Лгуны бесстыдные! Предатели, шелудивые собаки! Здесь все неправда, все клевета на моего отца!

Дервиш сбросил с себя высокую остроконечную шапку с пришитыми длинными лохмами волос, скрывавшими лицо, и старый заплатанный плащ… Тогда он оказался молодым, стройным джигитом в черном чекмене, с коротким мечом на ременном поясе.

– Джелаль-эд-Дин! Батыр Джелаль-эд-Дин! – послышались из толпы голоса узнавших его бухарцев. – Это молодой сын Хорезм-шаха! Останься с нами, Джелаль-эд-Дин!

Он заговорил горячо, звонким голосом, полным искреннего порыва, и вся толпа затихла, слушая его:

– Я с вами здесь, чтобы вместе биться за родную землю! Я вас не покину! Я зову всех, в ком бьется горячее сердце: вступайте в ряды бойцов, готовых идти на смерть за родину и веру! Скорее закрывайте все одиннадцать ворот города! Даже если здесь, перед Бухарой, покажутся нечестивые враги, они обломают свои старые зубы, но не смогут одолеть и разрушить наши высокие древние стены. Чего вам бояться? Гораздо страшнее смерти позор предательства или измена своему народу… Я собираю смелых шахидов на борьбу за правду и свободу, готовых за родину отдать свою жизнь. И я клянусь, что с такими удальцами нам удастся опрокинуть банды жадных иноземцев.

Молодые бухарцы со всех сторон стали проталкиваться к взволнованному Джелаль-эд-Дину. Некоторые старики продолжали кричать:

– Не слушайте безумца! Долой его! Слепая молодость в нем говорит! В таких важных делах надежнее и вернее мудрость старцев!

Молодые бухарцы им отвечали:

– Весь ум у вас в козлиной бороде! Ваш разум помутился от страху: забыли вы и честь, и гордость, и отвагу.

Вдруг на площадь примчался ополоумевший от страха всадник и закричал:

– Прискакал отряд неверных! Монголы окружили своими постами все выезды из города.

Толпа шарахнулась во все стороны и побежала на стены, чтобы с их вышины посмотреть на страшных иноземцев.

Джелаль-эд-Дин оставался спокойно на ступенях мечети и совещался с молодыми добровольцами, как успешнее организовать свой отряд и предстоящую борьбу.

Еще находясь на границе Хорезма, близ города Отрара, Чингиз-хан приказал своим сыновьям Угедею и Джагатаю:

– Вы будете осаждать Отрар, пока не захватите живьем начальника его крепости упрямого Инальчика- Каир-хана. Приволоките его ко мне на цепи, непременно живым! Я сам назначу моему дерзкому противнику небывалую казнь.

Своему старшему сыну Джучи он приказал взять города Дженд и Енгикенд. Остальные части своего войска каган направил в другие стороны.

Алак-Нойона с пятью тысячами всадников Чингиз-хан послал к городу Бенакету; его должен был защищать отряд кипчаков. После трех дней осады кипчаки и жители города выслали богатых купцов и просили пощады. Монгольский начальник приказал, чтобы все мужчины вышли из города и построились рядами в поле: отдельно воины, отдельно ремесленники и отдельно прочий народ. Когда же все воины сложили в указанном месте свое оружие и отошли, монголы на них набросились и всех перебили булавами, мечами и стрелами.

Из остальных жителей монголы выделили самых сильных юношей, разбили их по десяткам, сотням и тысячам, поставили над ними своих начальников и погнали дальше, как скотину, приказывая, чтобы они ломали стены встречных городов и первыми шли на приступ.

Только тогда жители Бенакета поняли, что нельзя добровольно свою жизнь и участь семьи отдавать на волю хищного завоевателя, надеясь на его милость. Они поняли также, что родная земля и семейный очаг должны защищаться до последней капли крови только своим мечом и ножом. Опозоренные монголами жены и девушки рыдали, царапая свои щеки и видя, как угоняют в неизвестную даль их мужей, отцов и братьев… Но было уже поздно и неоткуда ждать спасения!

В пути к монголам примкнули разбойничьи шайки каракитаев и сброд других племен, так что у Алак- Нойона собралось несколько десятков тысяч воинов. Эта банда подошла к городу Ходженту, омываемому быстрой и многоводной рекой Сейхуном. Жители города возложили свои надежды на неприступность старинных высоких стен и ответили отказом на требование монголов добровольно сдать город.

Начальником войск города только что был назначен Тимур-Мелик, искусный в военном деле, известный смелостью, прямотой и упорством. Он спешно соорудил крепость на острове, посреди Сейхуна, в том месте, где река расходится на два протока, и собрал там запасы оружия и еды.

Когда прибыли монголы и пригнали захваченных пленных, то, под ударами плетей и мечей, мусульмане полезли по приставным лестницам штурмовать стены Ходжента. Жители его долго и мужественно отбивались, но малодушные, желая сохранить свои богатства, стали кричать, что не хотят драться с братьями своего народа, и, тайно от Тимур-Мелика, ночью отправили к монголам знатных стариков с богатыми подарками и заявлением, что жители надеются на милость завоевателей и решили прекратить защиту.

Тимур-Мелик, прокляв малодушных, с тысячью отважных джигитов переплыл реку, захватив с собой все суда, и укрепился на острове. А жители Ходжента отворили ворота, надеясь на прекращение битвы. Монголы немедленно ворвались в город, проникли во все улицы и дома, все ограбили и вырезали тысячи неповинных стариков, женщин и детей… В Ходженте они пировали и бесчинствовали много дней.

Монголы стали обстреливать из китайских метательных машин крепость на острове, но камни и огромные стрелы до укреплений не долетали. Тогда монголы выгнали из Ходжента всех юношей и, присоединив к ним пленных из Бенакета и других селений, собрали на обоих берегах реки около пятидесяти тысяч человек. Разделив их на десятки и сотни, монголы гоняли их к ближайшей горе за три фарсаха (около 21 км) и заставили оттуда таскать камни, решив перегородить плотиной реку Сейхун.

Тимур-Мелик тем временем приготовил двенадцать плотов, накрытых сверху для защиты от монгольского огня мокрыми войлоками с глиной. По сторонам были оставлены прорези для стрельбы. Ежедневно на рассвете он направлял в каждую сторону реки по шести плотов, и воины его отчаянно бились