избавиться, но помог случай. Из штаба пришел приказ: срочно направить в распоряжение штаба двух лучших, дисциплинированных бойцов. А где их взять? Нам такие и самим нужны! И решил я сплавить в штаб Жулина и Кастрюлина, но предупредил их, что им оказано большое доверие и чтобы они его оправдали. Сказали, что будут стараться. Пока мы стояли в районе Замостья, нас привлекали и к некоторым хозяйственным работам. Так, например, все наши тяжелые, весьма сильные лошади, коренники орудийных упряжек, вместе с ездовыми
были направлены на заготовку леса. А через неделю я был послан вернуть их на батарею для проведения боевых учений. Расстояние было небольшое, если ехать по прямой — не более 30 км, но В таком случае надо было дважды пересекать государственную границу Польши и СССР. На обратном пути, чтобы сократить время, я решил проехать коротким путем и пересек границу вместе с лошадьми и ездовыми. С польской стороны погранзастав еще не было, а с советской меня задержали пограничники и доставили всех нас на заставу. Начальник погранзаставы не только задержал нас, но и обезоружил. На все мои объяснения не реагировал. Продержал он нас часа три. Только после того как я потребовал напоить и накормить лошадей и людей, а на восемь тяжелых коней надо выдать только одного овса не менее 60 кг, не считая сена, он начал сдаваться. Кроме того, я добавил, что его зарплаты не хватит, чтобы возместить убытки, так как эти кони прошли войну и ценятся на вес золота. В конце концов, я не выдержал и понес, обозвав начальника заставы тыловой крысой.
— Кончай волынку, звони своему начальству и отпускай нас, а то у тебя будут большие неприятности! Мы свою бдительность проявляли на фронте и под Берлином, а ты здесь, в тылу, уж больно храбрый стал!
Не знаю, то ли мои слова на него подействовали, то ли он получил разрешение от своего начальства, но через 15 минут он вернул оружие и мой пистолет, и объявил, что мы свободны. Обласкав его на прощание еще раз крепким русским словом, мы направились к дому И через час были в расположении части.
Доложив комбату о выполнении задания и встрече с пограничниками, я направился во взвод, но был остановлен комбатом.
— Тут твои два «архаровца» прибыли из штаба, что–то неладно. Разберись! А мне срочно в штаб, по–моему, насчет отпусков.
Забрав Жулина и Кастрюлина, которые доложили мне о своем прибытии, начал разбираться:
— Что так рано вас отпустили? Что, вам там было плохо?
— Нет, хорошо, даже очень хорошо! Но мы допустили стратегическую ошибку!
— Какую еще ошибку?
— Нас поставили охранять ценные продукты и бочки с водкой. Мы их очень хорошо охраняли. Но решили проверить, есть ли в бочках водка. Достали дрель и маленькое сверлышко, 1 мм, и просверлили отверстие, нацедили в котелок. Немного, так, для пробы. Оказалось, все верно, водка. Чопиком закрыли отверстие, как положено, чтобы она не вытекла … и каждый день понемногу, только для аппетита, цедили из бочки. Все было хорошо, пока об этом не пронюхали в караулке. Они заставили нас цедить и им, да не мало, а побольше! А то они скажут начпроду. Вот тут–то мы и допустили стратегическую ошибку. Им было все мало. Вот и все. Начпрод сказал, что он больше в наших услугах не нуждается и пусть с нами разбирается наш командир. Скомандовал нам кругом и шагом марш! И еще что–то добавил, но мы не расслышали. Вот и все … Но мы старались!
— Ну, «стратеги», здесь вы превзошли сами себя! Что с вами делать?
— Дайте нам пару нарядов, вот и все!
— Ну, нет! За бочку водки это мало! Доложите Чернову, чтобы он всыпал вам на полную катушку. За «стратегию»!
Прошел слух, что скоро будут давать отпуск. В первую очередь тем, кто не успел побывать в отпуске или демобилизоваться перед войной. Первый на очереди из таких у нас в батарее был комбат Агафонов. Он уже начал готовиться, собрал вещи. Но получилось так, что накануне он поссорился с командиром полка. В результате комбата в отпуск не пустили, как у нас говорили, «за непочитание старших». Вместо Агафонова в приказ был внесен я. О моем отпуске он сообщил мне в тот же день вечером, а утром я уже считался в отпуске. Мне было жаль комбата и неудобно перед ним, но он подбодрил меня:
— Я рад за тебя. Все правильно. Поезжай быстрей в штаб полка, получай документы, аттестаты и утром в дорогу.
Конечно, я был рад. Рано утром с коноводом выехал в Замостье, к железнодорожному вокзалу. На вокзале в ожидание поезда толпились цивильные и военные. Воинская касса не работала, расписание поездов отсутствовало. На Львов поезд ходил один раз в сутки, как придется, все зависело от готовности бригады. Ко мне подошли два офицера, летчики. Спросили, еду ли я в Москву или через Москву? Я сказал, что еду через Москву в Ленинград. Тогда они попросили меня довезти до Москвы подругу их командира полка. Я согласился. «Подруга» предстала передо мной в образе миловидной девушки лет двадцати в звании старшины. Познакомились. Подали состав на посадку. Все ринулись к вагонам занимать места. Народу в вагон набралось столько, что нельзя было повернуться. Я оказался зажатым между двумя молоденькими паненками и подругой неизвестного мне командира авиационного полка. Это было немного лучше, чем в окружении старого прокуренного насквозь пановства с их чемоданами и рундуками …
Через одну остановку в вагоне стало свободнее. Цивильные, в основном, ехали две–три остановки. Новых пассажиров было мало, так как поезд приближался к советской границе. Перед границей поезд остановился и долго стоял. Равномерно пыхтел и отдувался, точнее продувался, паровоз… Вместе с двумя офицерами я пошел к паровозу узнать у машиниста, в чем дело. Из паровозной бригады на локомотиве был только кочегар, который сказал, что машинист с помощником ушли пить пиво. Пошли и мы туда, куда указал кочегар. Машинисты неторопливо пили пиво и вели свою бесконечную беседу, ничуть не беспокоясь о поезде и его пассажирах… Попили пивка и мы. Когда мы возвращались, встречный офицер предупредил нас, что пограничники у отпускников отбирают личное оружие, взамен которого выдают квитанцию.
Меня это не устраивало. Я, как это раньше делал в госпитале, переложил пистолет из кобуры в полевую сумку. При встрече с пограничниками показал им пустую кобуру, сказав, что пистолет оставил в части. Наконец–то машинист с помощником вернулись к паровозу. Продолжительный гудок. Пассажиры поспешно стали занимать свои места. Поезд тронулся и плавно стал набирать скорость. Пересекли границу. Мы на родине. Я живой и здоровый (не считая незажившую рану). Еду домой, в отпуск. К вечеру прибыли во Львов, на конечную остановку польского поезда. Вокзал до отказа набит отъезжающими. Билетная касса закрыта. Билетов нет.
В зале ожидания люди сидят и спят на полу. Большинство военные. Пристроились возле скамейки и мы, я, старшина–девица и ст. сержант нашего полка. Старшине такое неудобство не понравилось, и она пошла на разведку. Вернувшись, доложила, что здесь люди сидят по трое суток, нет надежды приобрести билеты. Ночь спали на чемоданах, кроме старшины, которая, несмотря на предоставленное удобное место, уснуть не смогла и предложила мне устроить мою голову у нее на коленях. Я долго уговаривать себя не стал, принял ее предложение и до рассвета хорошо выспался. Утром старшина встретила знакомого полковника, который ехал в Москву и обещал ее прихватить с собой. Поблагодарив нас за заботу, забрала свои вещи и ушла к полковнику. Мне стало свободнее. «Баба с воза, кобыле легче!» Днем бродили по Львову, любуясь его архитектурой. Город почти не пострадал от войны. Вернувшись на вокзал, убедились в том, что пробиться на московский поезд можно только старшему офицерскому составу. Взвесив все это, решили добираться на товарняке. Через полчаса мы уже сидели на товарном поезде, следовавшем в Киев. Удобно устроившись на бревнах открытой платформы, мы двигались в нужном направлении. Наши разгоряченные лица приятно обдувал теплый, встречный ветерок. По всему составу поезда на платформах сидели люди с чемоданами и узлами. Военные, такие же, как мы, отпускники и гражданские, которые были угнаны в Германию и теперь возвращались домой. Я задремал под стук колес. Со мной рядом сидел, как и я в конце платформы, свесив ноги с бревен, один гражданский лет шестидесяти. Вдруг он забеспокоился,
