Обглоданные кости Иезавели – это, возможно, и есть тот самый скелет, что спрятан в нашем с вами общем чулане.

Почему Эллен Черри ничего об этом не знала? Почему все человечество не ведало об этом? Да потому, что глаза нам застилают покрывала невежества, дезинформации и иллюзий. Это они мешают нам подобрать ключ к пониманию путей нашей эволюции, скрывают от нас главную Тайну бытия.

Первое из этих покрывал скрывает от нас надругательство над Богиней, маскирует сексуальный лик планеты, драпирует древний краеугольный камень ужаса пред эросом, эту основу основ религии современного человека.

Однако выслушайте вот что. Коль Раскрашенному Посоху и Раковине разрешено покинуть пещеру, в которой они спали долгим сном – разве помеха на их |пути ложечка, старый вонючий носок и жестянка с бобами? – то Саломея снова может станцевать в Храме свой танец. А если никто не помешает ее танцу, то скоро, возможно, упадет и первое покрывало.

– Вы замечали, – спросил Бумер, – что днем пиво быстрее ударяет в голову, а вечером гораздо медленнее?

Человек, к которому он обратился с этим вопросом, потянул себя за бороду, кивнул, но ничего не ответил.

– Это факт, – продолжил Бумер. – Как стемнеет, я могу выпить в три раза больше, чем днем. Вы за собой никогда этого не замечали?

Эллен Черри находилась в прачечной-автомате, занимаясь стиркой. Отныне, решительно заявила она, Бумер будет выходить в люди в самых свежих, самых гигиеничных чулочно-носочных изделиях, каких только можно добиться при помощи стирально-моющих средств и горячей воды. Если она хоть раз нарушит свой обет, то пусть он напомнит ей о забытом в пещере носке, том самом, чье «благоухание» оскорбляет – как они наполовину в шутку, наполовину всерьез подозревали – некоего хтонического духа, чьим гостеприимством они злоупотребили после того, как тот покровительствовал их восхитительному соитию. Пока Эллен Черри наблюдала за тем, как носки и нижнее белье, то ныряя, то всплывая на поверхность, крутятся и вертятся как белка в колесе, пока она, устремив взор в иллюминатор стиральной машины, предавалась зрительным играм, ее супруг подкреплялся в закусочной на другой стороне улицы.

– Это привычный феномен, – продолжил Бумер, – но я нигде не слышал его научного объяснения, ни на образовательном канале телевидения, ни где-либо еще. А вы?

В баре в тот момент находились всего три посетителя: Бумер, человек, сидевший за стойкой слева от него, и сосед этого посетителя, который также сидел слева. Левый сосед имел мощное телосложение и довольно потрепанный вид. На нем была клетчатая фланелевая рубашка, по которой явно проехалась – и причем неоднократно – какая-то сельскохозяйственная техника. Его борода, похоже, подверглась сходной мучительной процедуре. Он кивнул Бумеру, но опять-таки ничего не ответил. Его приятель, плохоразличимый за тушей клетчатого верзилы, смотрел куда-то вверх. Барменша, не первой молодости особа, стояла у дальнего края стойки, где усердно протирала, рассматривала и вновь протирала дешевые стеклянные бокалы – с таким видом, будто к ней, чтобы отведать местного пива, в любую минуту могла пожаловать Ее Британское Величество со свитой. Где-то под самым потолком работал телевизор, однако никто из присутствующих его не смотрел. Транслировалась какая-то «мыльная опера», героиня которой лила слезы по своему дружку, коего отправили на Ближний Восток для поддержания там мира. Девушка все время недоумевала, почему это арабы и евреи никак не могут жить в мире и согласии.

Бумер, подобно большинству американцев, также задумывался об этом раз ил и два. Сегодня же он задумался о чем-то другом.

– Должно быть, это как-то связано со светом.

Алкоголь каким-то образом преломляет солнечный свет, вызывая некую реакцию в человеческом мозге. Бац! И ударяет прямо по шарам.

Клетчатый по-прежнему хранил молчание. Бумер наклонился к нему ближе.

– Конечно, насколько я понимаю, здесь этот эффект может быть иным. Я хочу сказать, здесь, у вас, в Скалистых горах. Другая высота над уровнем моря. Это же всем понятно – например, павлины перестают кричать на высоте больше пяти тысяч футов. От нее они делаются немыми, как дверные ручки. По-моему, все дверные ручки немые. Существует также широко распространенное убеждение, что они еще и глухие. Такие, понимаете ли, медные Эллен Келлер.[ii] – Бумер расплылся в хитроватой улыбке. – Как знать, может, у вас та же проблема. – Приблизив губы к уху клетчато-бородатого соседа, он прокричал: – Это Энни Салливан с вами говорит! – в надежде, что его молчун-сосед узнает имя женщины-сурдопедагога, научившей мисс Келлер говорить.

Одним медленным, но неизбежным движением своей могучей лапищи здоровяк сбросил Бумера со стула.

– Если бы Господу Богу не было угодно, чтобы мы выпивали ночью, он не стал бы создавать неонового освещения! Прав я или нет? И это вовсе не риторический вопрос! – воскликнул супруг Эллен Черри, пытаясь привести себя в порядок и стряхивая брызги пива с пальмовых ветвей на своей гавайской рубашке.

Они обменялись парой легких ударов, затем сцепились и повалились на пол. Бумер оказался на спине, однако сумел-таки схватить противника за горло – из которого успел вырваться сдавленный писк – и уже начал сжимать его, но тут в бар ворвалась Эллен Черри. Она с ходу огрела борцов сумкой, нагруженной только что постиранным бельем, и растащила их в стороны. Третий посетитель закусочной соскользнул со своего стула, как будто собираясь вмешаться, однако в этот момент из сумки вылетел свежевыстиранный розовый кружевной бюстгальтер и приземлился ему прямо на башмаки. Приятель клетчатого отпрянул в сторону, точно вампир при виде связки чеснока.

Эллен Черри вернула корсетное изделие на место, помогла бойцам встать на ноги и подтолкнула Бумера к выходу.

– Извините, господа, – бросила она на ходу. – Мой муж – полный идиот. – Клетчатый верзила и его спутник согласно кивнули. – Но вы не станете отрицать, что с ним не соскучишься.

Когда супруги почти скрылись за дверью, верзила наконец нарушил молчание и хриплым шепотом проквакал:

– И все-таки я надрал тебе задницу.

Бумер моментально обернулся и погрозил своему недавнему противнику кулаком.

– Никому ты ничего не надрал, чурбан! Накачался стероидами и думаешь, что герой! Ты дисквалифицирован!

Рывком, каким недолго сорвать клюв у тукана, Эллен Черри вытолкнула мужа на улицу. В придорожной канаве снегу еще оставалось примерно с фут. Когда слежавшиеся снежинки увидели огонь в глазах Эллен Черри, каждый такой спрессованный крохотный кристаллик в сугробе грустно захныкал.

– А что тогда с нами будет в августе?! – в унисон вскричали они.

Эллен Черри волновал вопрос совсем другого свойства.

– Черт побери, Бумер! – чертыхнулась она. – Ты и в Нью-Йорке собираешься откалывать подобные фокусы?

Атмосфера в баре тем временем нормализовалась. На экране телевизора рыдала покинутая девушка, в музыкальном автомате пел покинутый любимой девушкой парень, на пивном бокале исчезала мушиная метка, под потолком густело облако дыма от сигарет «Мальборо», а сидевшие у стойки два посетителя обильно орошали миндалины пивом баварского происхождения. Пили они в унисон.

– Знаешь, – произнес субтильный дружок верзилы, проводя указательным пальцем по банке с пивом «Коорс», – этот говнюк был прав.

– Ты на что намекаешь?

– Пиво забирает днем совсем не так, как ближе к ночи.

– Может, с кем и бывает.

– Начинает клонить в сон. Или мерещится всякая дребедень.

Обычно смех клетчатого бывал настолько похож на предсмертный хрип, что во время каждого комедийного киносеанса находился сострадательный зритель, который в соответствии с методикой Хаймлиха принимался спасать его от удушья – то есть обхватывал сзади и стучал чуть повыше солнечного сплетения.