Но странное дело: вы не особо печалитесь. Напротив, вот уже третий или четвертый раз за выходные вас охватывает необъяснимое дурашливое возбуждение. Раструб вашего горна завернулся назад, к загубнику, как змея, кусающая свой хвост. Конечно, это не что иное, как состояние легкого шока, однако ощущения безнадежности и необратимости не возникает. Может, вы еще не поняли, что случилось, еще не осознали последствий, но в коктейле эмоций, переполняющих сердце, помимо страха и сомнения, присутствует газированный компонент смутного восторга. Да-а-а, думаете вы. Ничего себе!

В груди шевелится узелок размером с бутон цветной капусты, который вы сначала принимаете за комок острой тревоги, а потом понимаете, что это сгусток концентрированной веселости. Внутри сидит и просится наружу большой смех – или по крайней мере скопление маленьких смешков. Учитывая обстоятельства, вы стесняетесь дать волю подавленному смеху – уж очень он похож на истерику.

В свете уличного фонаря вы снова разглядываете авиабилеты. И думаете: всего лишь одна из возможностей. Не больше. Пусть Даймонд поразил ваше воображение, пусть вы не в силах – признайтесь, Гвендолин! – противиться его сексуальности, пусть его болезнь вызывает острое сочувствие, все равно, если он хоть на минуту решил, что одержал верх, что вы согласитесь стать его наложницей в Тимбукту, то по осени, когда считают головастиков, его ожидают большие сюрпризы.

А если вы все же полетите в Тимбукту? Если натянете нос Познеру с его «дискотекой», и комиссией по ценным бумагам, и всей экономической ситуацией в целом – и сбежите на край света? Что будет тогда?

При этой мысли смех наконец вырывается на свободу. Приступ короткий, но очень громкий, а следом вызревает второй, и вы оглядываетесь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей на маленькой неказистой улочке, застроенной норвежскими коттеджами и мастерскими по обработке корабельной стали. В тот же миг смех стихает, ибо прямо через дорогу, рядом с типичной для «жвачного района» дощатой стеной, вы замечаете припаркованный «reo шторм» вашей подруги.

Вы бесшумно, как парализованный кузнечик, выбираетесь из «порше» и крадетесь к машине Кью-Джо. Там пусто. Никакого трупа на заднем сиденье, а в багажник тело не поместилось бы даже в расчлененном виде. Вы осматриваете улицу. Промышленные здания выглядят безжизненно, из шести коттеджей два погружены во мрак, а окна остальных мерцают холодной изморозью телевизоров. Пожалуй, можно подергать дверь.

Как и следовало ожидать, дверь не заперта: Кью-Джо отлично знает, что в наши дни в Сиэтле запереть машину – значит остаться с выбитыми стеклами. Волна затхлой табачной вони бьет по ноздрям. И только. Ни записки, ни клочка одежды. Переполненная корявыми окурками пепельница да смятая обертка от сандвича с фрикадельками – единственные признаки, что на машине ездит человек, а не робот. Может, Шерлок Холмс и отыскал бы какие-то улики, но ваш осмотр не приносит результата.

Вы медленно возвращаетесь к «порше». Добравшись до дома, нужно позвонить в полицию и сообщить о найденной машине. По крайней мере появляется повод для оптимизма: находка раз и навсегда доказывает, что Даймонд не замешан в исчезновении (точнее, временном отсутствии) Кью-Джо. Конечно, Даймонд весьма эксцентричен, но тупым его не назовешь. Вряд ли он убил бы женщину и оставил ее машину стоять в одном квартале от «Гремящего дома».

Успокоившись на этой мысли, вы отправляетесь на встречу с Бедфордом Данном.

– Зайчишка! Где же ты была?

Белфорд ждет у вас в квартире, как и было договорено. Вид у него слегка взволнованный.

– Я предупреждала, мне нужно было кое-что сделать.

– Сейчас, в это время? В воскресенье вечером? Я же беспокоюсь!

– Я искала машину Кью-Джо. И, представь себе, нашла!

– Правда? Нашла ее машину? Где?

– Ну… там, в Балларде.

– Но откуда ты знала, где искать?

– Интуиция. Я и твоего Андрэ так нашла. – Вы чмокаете его в щеку. – Я крутая сыщица. Ну, давай распусти галстук, расслабься. Включи музыку. Сейчас я позвоню в полицию, а потом вернусь к тебе.

Легко сказать! На то, чтобы пройти запутанный электронный лабиринт и добраться до живого человека, уходит целых десять минут. Живой человек сообщает, что отдел пропаж (то есть блондинистый следователь и женщина-игуана, фильтрующая посетителей) уже закрыт и вы должны перезвонить завтра, после девяти утра. Все аргументы о том, что ситуация может быть серьезной, а найденная машина является важной уликой, отскакивают как горох.

Вы с досадой бросаете трубку – даже в Тимбукту уровень обслуживания, наверное, лучше, чем здесь, – и маршируете в ванную. Теперь нужно умыться, нанести на лицо свежий слой красоты и обдумать положение вещей. Белфорд, несомненно, захочет обсудить ситуацию с Кью-Джо, а потом начнет спрашивать об Андрэ: какие приемы использовались при поимке, какие разделы Библии были прочитаны, почему именно эти, а не другие, какие шаги следует предпринять, чтобы не допустить повторного побега, можно ли доверять животному, виноват ли Белфорд и т. д. Допрос может продлиться более часа. У вас просто не хватит терпения. Уже через полчаса вы, наверное, не выдержите и начнете кричать, а истерический припадок в данном раскладе отнюдь не улучшит шансов на успех. Приняв во внимание эти соображения и решив действовать в интересах высших целей, вы снимаете одежду и выходите в гостиную в нижнем белье.

– Если бы у меня сохранился хвостик, я бы тебе все равно нравилась?

Из вашего скудного собрания Белфорд выбрал диск с песнями из фильма «Звуки музыки» – самую близкую по духу вещь к «Христианским мелодиям». Сидя на плюшевом диванчике, он задумчиво подпевает Джулии Эндрюс, но тут вы жеманно появляетесь на пороге в миниатюрном персиковом купальнике, прервав его партию в середине такта.

– Что… о чем ты говоришь? Хвостик?!

– У меня раньше имелся хвостик. Когда я была эмбрионом. И маленькие плавнички. И складки вот здесь,