кроме острого зуда в раскаленном клиторе, в дразнящей язве, которую немедленно надо почесать.

Белфорд укладывает вас в гущу благодарных микроклещей и ловко вышагивает из брюк. Задохнувшись от странного обезличенного желания, не в силах пошевелиться, вы завороженно следите, как любимый снимает трусы-боксеры, аккуратно складывает их по швам и вешает на спинку стула. Его член и впрямь похож на индюшачье горло, однако это очень толстое и твердое горло, вам буквально не терпится его заполучить.

– Скорей, скорей, – бормочете вы, слушая, как в соседней комнате Джули Эндрюс зачитывает – для тех, кому интересно, – список своих любимых вещей.[6]

Храпя, как садовый трактор, Белфорд вспахивает целину вашей вины (ибо в душе у вас действительно таится чувство вины, хотя соитие от этого делается лишь грубее, а значит, приятнее). Вы раскрываетесь перед ним, как жирный чернозем. Он сажает свой корень в борозду – невыразимо глубоко, – и вы извиваетесь, выгибаетесь и дрожите, стараясь не упустить ни одного дюйма. Его спина – коричневый бумажный пакет; ваши ноги – натянутая струна. Давай, Джули, поехали еще раз, с самого начала.

Время от времени, примерно раз в три минуты, вы думаете, что покончили с развратным бизнесом и получили все сполна, что пришла пора отпихнуть любовника и привести в порядок если не измятое самоуважение, то хотя бы внешний вид, – но Белфорд неизменно цепляет какой-нибудь нерв, который до сих пор оставался незатронутым, и вы вновь отключаетесь на три минуты, чтобы вытеребить каждую каплю удовольствия из новооткрытого местечка.

– Белфорд, – шепчете вы в промежутках между стонами, – это самый лучший… о-о… секс из всех, что… о-о… у нас с тобой… о-о…

От крайнего удивления тем фактом, что вы подали голос в процессе соития, Белфорд на секунду замирает. А потом молча кивает в знак согласия. Он тоже никогда не раскрывал рта во время любовных сессий – и, судя по всему, не собирается нарушать традицию. Раздвинув ваши ягодицы толстыми сигарообразными пальцами, он начинает долбить под несколько измененным углом, посылая ударные волны через все тело до самых десен.

А потом угол снова меняется – и Белфорд уже работает впрямую по клитору, сплющивая его, размазывая по стенке, полируя, как старый греческий зеленщик полирует свои баклажаны, как Аладдин полирует медную лампу, вызывая робкого джинна, – полирует, пока этот маленький бугорок наслаждения не начинает сиять, заливая влагалище светом, превращая его в бродвейскую сцену. Та-дааа! В лучах прожекторов по проходу бежит белый пони, гордый и веселый. Взмахнув гривой, он перепрыгивает оркестровую яму, пролетает над рампой и приземляется в центре сцены, широко расставив ноги, подняв копытами пыль – ноздри трепещут, глаза вращаются, изо рта валится пена, – и зал взрывается трескучей овацией. Тут Белфорд окатывает лошадку водопадом жидких белых роз, и она делает стойку на голове – по просьбам публики…

Восстанавливая дыхание, сбитое экстравагантной буффонадой, вы чувствуете себя скорее реабилитированной, чем удовлетворенной, скорее освобожденной, чем реабилитированной. Ведь удовлетворение – лишь временная анестезия, притупляющая боль жизненных ожогов, а реабилитация – та же месть, только без горчицы. Освобождение же – это столь грандиозный перед, что единственным задом, который может ему соответствовать, является смерть. Да и то не всегда.

Все опасения, связанные с тем, что Ларри Даймонд вас загипнотизировал, погрузил в некий психосексуальный транс, растворились в мощном приливе оргазма. Правда, без Даймонда вы никогда не достигли бы такого оргазма, ибо это он впервые показал, как пришпорить белого пони, чтобы тот забежал на горку; и если в вашей жизни еще наступит момент, когда секс будет играть более важную роль, чем сейчас, момент, когда новый поклонник назовет вас «лучшей задницей Сиэтла», а вы – боже сохрани! – будете польщены его словами, – что ж, значит, Даймонд оказал вам услугу. Пока же, преодолев бешеные пороги на утлом плоту, который построил некомпетентный Белфорд Данн, вы ощущаете, что освободились от обязательств, от зависимости, от страха, освободились от влияния Даймонда и стали – не больше и не меньше – хозяйкой собственной судьбы.

Приводя себя в порядок перед зеркалом (Белфорд мирно похрапывает на диване), вы точно знаете, каким будет следующий шаг.

Зато, увы, не знаете другого: Белфорд, проявив нехарактерную предусмотрительность, отключил оба телефона сразу после вашего звонка в полицию. Если бы он этого не сделал, вы бы еще час назад приняли сообщение Ларри Даймонда, неотложное как по тону, так и по содержанию и, честно говоря, довольно абсурдное, – сообщение, связанное с возможным местонахождением Кью-Джо; сообщение, которое могло бы изменить выбранный вами дерзкий курс… А могло бы и не изменить.