метро, они выпили пива и разошлись. Пока Глеб добирался до дома, Вольфсон уже отправил на вид невинно письмо, которое должно было раскрыть местоположение того, кто выдавал себя за реинкарнацию Чака.

Наживкой стали фотографии выпускного вечера. Вольфсон привез их с собой в Америку и, потратив полчаса, разыскал в одной из коробок в пустующем гараже. Пять лучших отсканировал: Вольфсон и Феликс жгут Сканави, Феликс демонстрирует новые джинсы, Вольфсон поет под гитару, Вольфсон и Феликс наутро после выпуска пишут краской на стене школы '1984 г', где «г» — не сокращение от слова «год», а буква их класса. И, наконец, привет из будущего — танцуют Ирка и Емеля. Кем бы ни был псевдоЧак, он должен клюнуть.

Он клюнул. Когда Глеб законнектился из дома, его ждало письмо Вольфсона (копия — Горскому). Лаконично: четыре числа, разделенные точками. Они ничего не говорили Глебу, но, глядя на них, он подумал, что матшкольные мальчики любят цифры больше, чем мертвых и живых, потому что цифры не умирают и способны лишь менять порядок.

Он написал письмо Горскому, но едва отправил, в ящик свалилось новое письмо: Горский уже определил IP-адрес. Это была Москва.

— Всего каких-то одиннадцать миллионов жителей, — написал Глеб в IRC.

— Меньше, — ответил Горский. — Более того, я определил точно, откуда Чак заходил на Вольфсоновский сервер. Помнишь, вчера ночью — вашим утром — я тестировал счетчик и попросил тебя зайти ко мне на тестовую страницу. Так вот, у Чака IP такой же, как у тебя.

— Это не мог быть я, — ответил Глеб. — Я был в метро.

— Это не ты, — ответил Горский. — Это человек, зашедший с того же компьютера. Ты ведь из офиса на тестовую страницу заходил?

— Да.

— Значит, Чак сейчас в Хрустальном. Или, по крайней мере, был там десять минут назад.

Значит, я прав, подумал Глеб. Значит, Чак — тот, кто выдает себя за Чака, — в самом деле был все время где-то рядом. Я не ошибся, бритва Оккама не подвела. Het, Чак и убийца Снежаны — одно лицо.

— Подожди пять минут, я сейчас туда позвоню, — написал Глеб Горскому и расконнектился.

К телефону подошел Шаневич.

— Привет, Илья, — сказал Глеб, — ты не посмотришь, у компьютера моя книжка Кортасара не лежит? А то не могу понять, я ее в метро потерял или в офисе забыл.

— Нет, ничего нет вроде, — сказал через минуту Шаневич.

— А никто ее взять не мог?

— Разве что Нюра Степановна, — сказал Шаневич. — Но она только что ушла.

— А после моего ухода больше никто не появлялся?

— Нет, только мы вдвоем и были, — ответил Шаневич.

— Значит, в метро посеял, — притворно вздохнул Глеб и, попрощавшись, повесил трубку.

Гласнет был занят минут пять, но когда Глеб снова вышел в Сеть, Горский еще был он-лайн.

— Значит, две кандидатуры, — подытожил он. — Шаневич и Н.С.

— Но зачем Шаневичу изображать Чака? — спросил Глеб. — Это же бред какой-то.

— Ну, у Н.С. совсем нет резона.

— Постой, — ответил Глеб, — дай подумать.

Неожиданно мозг заработал четко, будто при решении школьных математических задач. Он потянулся к ящику, достал листок бумаги и перечитал:

Убийца Снежаны — это het

Het выдает себя за Чака на листе нашего класса.

Старушка из квартиры внизу сказала, что убийца — девушка. Значит, если по-прежнему иметь в виду обе гипотезы, убийцей оказывается Нюра Степановна. По крайней мере, алиби у нее слабее, чем у Шаневича. Эта версия выглядела непротиворечивой: все предположения сходились к одной фигуре, решение существовало и притом — единственное.

Глеб почувствовал гордость. Задача решилась — и не только благодаря ловушке, поставленной в нематериальном мире Интернета, но и потому, что он, Глеб, все-таки поговорил с единственным реальным свидетелем. Реальный свидетель, понял он, был нужен так же, как самой красивой физической теории требуется экспериментальная проверка.

Реальное и виртуальное наконец встретились: и в точке их встречи оказались две девушки, с которыми Глеб спал. Одна уже мертва; другая выдает себя за мертвого.

Задача решена. Не хватает мелочи: мотива. В задачах из 'Науки и жизни' мотивов никогда не было. Были подозреваемые, были показания, говорилось про ложь и правду — и логические выкладки приводили к виновному. Зачем он убивал — не было сказано. Составители задач, вероятно, полагали, что был бы человек — мотив найдется.

— Ничего удивительного, что мы не знаем причину преступления, — написал ему Горский. — Мы решали эту ситуацию как логическую задачу. Но логика не может раскрыть подлинный мотив, потому что сбой в логике как раз и приводит к преступлению.

Утром Глеб проснулся поразительно бодрым. Казалось, мир чисто вымыт, краски приобрели яркость, а звуки — четкость и простоту: шум чайника на плите, булькающая музыка по радио, крик одинокой птицы за окном. Вчера они с Горским вычислили убийцу Снежаны. Нюра Степановна, неприметная секретарша Шаневича. Ай да Аникеев, ай да сукин сын! думал Глеб победоносно. Он был счастлив.

Уже часов в одиннадцать он был в офисе. Никто еще не пришел, и заспанный Шаневич один пил кофе на кухне.

— Что так рано? — зевнул он.

— Не спалось, — ответил Глеб. — Все про книжку переживал. А Нюра сегодня когда прийдет?

— Вообще не придет, — сказал Шаневич. — На неделю в отпуск отпросилась.

— Ой, блядь, — выдохнул Глеб. — А телефон ее домашний у тебя есть?

— Думаю, она уехала уже, — ответил Шаневич, — но посмотреть можно.

Отставив пустую чашку он, почесывая заросшую рыжим мехом грудь, направился в кабинет и вернулся с большим коричневым гросбухом.

— Отдел кадров, — сказал он, похлопывая рукой по корешку. — Все вы у меня здесь.

Он зашуршал страницами.

— А куда она собиралась в отпуск? — спросил Глеб.

— За границу куда-то, — ответил Шаневич. — Я ей печать ставил на анкету для загранпаспорта. А что?

— Нет, просто так.

Илья вдруг пристально посмотрел на Глеба, и в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения.

— А может, она и не вернется, — сказал он. — Может, ей и не нужно уже возвращаться. Так что лучше купи себе новую книжку.

Он снова посмотрел на него и Глебу показалось, что Шаневич хочет сказать еще что-то.

— А почему ты думаешь, Илья, что она не вернется? — спросил он

Шаневич промолчал, будто и не слышал вопроса. Наконец нашел нужную страницу и перевернул книгу так, чтобы Глеб мог читать.

— Вот, — сказал он, — записывай.

На разграфленном клетчатом листе крупными округлыми буквами были сведены в таблицу имена, фамилии, адреса и прочие данные сотрудников. Глеб не сразу понял, куда смотреть, но Шаневич ткнул пальцем в третью строку снизу. Не веря своим глазам, Глеб прочитал:

'Царева, Марианна Степановна, секретарь-референт, д/р 5 июля 1967'

— Почему — Марианна? — только и смог спросить он.

— Мама с папой, видать, так назвали, — сказал Шаневич. — Но она просила звать ее Аней, ну, а Нюра потом как-то прижилось. Теперь уже неважно.

Я все-таки был неправ, потрясенно подумал Глеб. Мир матшкольников и мир Таниных друзей действительно различаются. Для них важны образы и лица, для нас — цифры и слова. Если бы я учился в МАРХИ, а не на ВМиК, узнал бы Марину Цареву и через двадцать лет.

Горского удалось застать только поздно ночью.