'het: Забились', — ответила Снежана.

Это была ее последняя реплика. Глеб пролистнул страницу оживленного обсуждения и убедился, что не он один, но и двое других любовников Снежаны тоже поняли, что именно het выманил Снежану на лестницу. Выманил, чтобы убить.

Глеб встал и вышел в большую комнату. Там сидели Муфаса, Андрей и Арсен. Муфаса смотрел телевизор, а Андрей с Арсеном обсуждали будущий журнал.

— На обложке надо изобразить ширинку, — говорил Андрей. — Просто взять и отсканировать. Будет очень оригинально и, как сказал бы Бен, круто.

— Лучше жопу, отец, — предложил Арсен. — На кооперативных пакетах обычно жопу изображали.

— Начать с того, что кооперативных пакетов давно нет, — сказал Андрей.

— Простите, ребята, — перебил их Глеб. — Я тут только что узнал важную вещь. Про Снежану.

Они прошли в офис, и Арсен углубился в лог. Андрей только раз взглянул и сказал:

— Я знаю уже. Это же я там был, — и он ткнул пальцем в ник Undi.

— А я — kadet, — признался Глеб.

— А то я не догадался, — ответил Арсен, показывая на колонку справа. Сейчас там оставался только «kadet», все остальные участники покинули канал.

Через полчаса обескураженный Глеб сидел перед монитором. Его прозрение оставило всех обитателей Хрустального совершенно равнодушными.

— Какая тебе разница, кто вызвал ее на лестницу, — сказал Шварцер. — Известно ведь, что ее убили какие-то посторонние. Жалко девку, конечно, но давайте к делу вернемся.

— Дело, — сказал Арсен, — это где мы деньги возьмем.

— Крутицкий нам отказал окончательно, — сказал Шаневич. — Он будет свой бизнес делать.

— Ты скажи, — начал Шварцер, — может, удастся все-таки… — но Арсен его прервал:

— Поздно пить воду, святой отец, когда печень отвалилась.

Этим людям не было дела до жизни и смерти Снежаны. Для них она была лишь одной из жительниц Хрустального. Пришла — и ушла, была — и нет. Ничего не поделать, и Глеб понял, что остается одно — написать Юлику Горскому.

Выйдя на кухню заварить чай, он спросил Муфасу:

— Послушай, а вы со Шварцером до концерта доехали?

— Когда?

— Ну, после Снежаниного дня рождения.

— Да, конечно, — сказал Муфаса. — Сразу у дома поймали тачку. А что?

— Нет, ничего, — ответил Глеб и вычеркнул Шварцера из числа подозреваемых.

В Калифорнии было раннее утро, но Горский откликнулся почти мгновенно, и через четверть часа они уже беседовали на IRC. По счастью, у Горского были установлены русские шрифты, так что общение шло кириллицей. Глеб, передав приветы от Антона и Олега, коротко рассказал о смерти Снежаны и о логе, который прочитал сегодня.

— То есть это het попросил ее выйти? — уточнил Горский.

— Да, — ответил Глеб, — но я не знаю, кто это такой.

— Формально то, что он попросил ее выйти, ничего не значит, — написал Юлик. — Попросить мог один, а убить другой. Но все равно, хорошо бы понять, кто это.

— В квартире было восемь мужиков, — ответил Глеб. — Антон, Шаневич и Арсен были на кухне; остаются Луганский, Ося, Бен и Андрей. И я, конечно. Четверо подозреваемых, одним словом.

— Я все равно не возьмусь, — написал Горский. — Я не особо люблю все эти детективные расследования.

— Я тебя понимаю, — быстро печатал Глеб, — но, знаешь, мне обидно: всем просто дела нет. Менты сказали — какой-то пьяный или наркоман, все и поверили. С одной стороны, понятно: убийца же — один из них.

— Дело не в этом, — ответил Горский, — просто эти ребята не особо подозрительны. Вот однажды мне уже пришлось столкнуться с убийством, и там участвовали с одной стороны новые русские, а с другой — любители психоделии.

Строчки вылезали на экран порциями и, прочитав реплику Горского, Глеб собрался уже было спросить, что из этого следует, как появился следующий кусок:

— У тех и других паранойя очень высокая — одни все время с бандитами имеют дело, другие — чуть что, на измену садятся. Ну, и в результате — гора трупов, как в «Гамлете».

— Но у меня не паранойя, — ответил Глеб. — Это просто справедливость. Ведь не все равно — кто убил.

— Не знаю. Мне кажется, справедливость обеспечивается законом кармы. И он не нуждается в моей помощи. И в твоей тоже. Да и какие мотивы могли быть у убийцы?

— Деньги, — ответил Глеб, — какие же еще?

Как мог коротко, он рассказал историю несостоявшихся инвестиций Крутицкого в веб-студию Шварцера и журнал Шаневича.

— Снежана могла знать, кто такая эта Марусина. А тот, кто придумал Марусину, мог иметь свои виды на деньги Крутицкого. И не говори мне, что из-за пятидесяти тысяч нельзя убить. В России из-за бутылки убивают.

— Нет разницы, из-за чего убивать, — ответил Горский, — потому что убивают всегда не из-за материальных причин. Даже если сам преступник уверен в обратном.

На следующий день не надо было идти в Хрустальный, и Глеб решил прибраться. Давно этого не делал — под диванами скопились клочья пыли, и летние сквозняки выдували их на середину комнаты. Чтобы все, связанное со смертью Снежаны, выстроилось в голове, надо привести в порядок квартиру, решил Глеб. Странным образом поучения отца, ругавшегося на хаос в Глебовой комнате, через полтора десятилетия сработали.

Даже после урока, который преподала ему Таня, убирать Глеб все равно не любил — и чтобы хоть как-то развлечься, включил музыку. Открыв коробку с кассетами, запечатанную еще Таней, он некоторое время смотрел на аккуратно надписанные им Sony и BASF, и в конце концов выбрал составленный много лет назад сборник Высоцкого. Набрал воды в ведро, включил магнитофон и начал мыть пол, подпевая давно не слушанным, но не стершимся из памяти словам.

Когда-то эти песни много для него значили. Высоцкий умер, когда Глеб перешел в седьмой класс — и пик посмертной популярности 'шансонье всея Руси' пришелся на три последних школьных года. Глеб елозил тряпкой и думал о том, что для него и его друзей Высоцкий был символом индивидуализма и свободы. Настоящей мужской дружбы, которая вдвоем против восьмерых. Кто бы раньше с нею ни был, и даже если расклад перед боем не наш. Высоцкий был сакральным автором, его даже под гитару петь было не принято, но сейчас Глеб не смущаясь подпевал: мы Бога попросим, впишите нас с другом в какой-нибудь ангельский полк. Ангельский полк, куда Высоцкий теперь зачислен вместе с Джимом Моррисоном и другими умершими гениями саморазрушения, летавшими под Богом, возле самого рая. Как ни крути, его смерть была первой смертью в истории Глебова поколения — помнится, Емеля приносил в школу толстые тома любительских стихов о том, что на Ваганьково, что ни одного официального некролога, что почти в один день с Джо Дассеном. Всего лишь час дают на артобстрел, всего лишь час пехоте передышки.

Глеб перебрался на кухню, притащив с собой магнитофон. Вы лучше лес рубите на гробы — в прорыв идут штрафные батальоны. Песня давно перестала быть крамольной, но драйв остался. Леса, вырубленные на гробы. А перед нами все цветет, за нами все горит. Хорошо.

Абрамов в свое время даже написал сочинение о том, что военные песни Высоцкого — лучшее, что