полицейский.
Старик упорствовал.
— Нет, скажешь!
— Сейчас тебе зубы выбьем, а завтра побежишь за нашими лошадьми! — прошипел коротыш.
— Что хотите со мной делайте, жизнь у меня все равно одна, — ответил старик решительно.
— Выйди вон и подумай хорошенько… а не то пожалеешь… — приказал ему одноглазый с притворным добродушием.
Он хотел выманить у деда Стойко выкуп и собирался подослать
к
нему старосту в качестве посредника. Это был настоящий грабеж, но полицейские норовили получить выкуп под видом добровольного подарка. Турки часто вымогали у болгар деньги подобным образом.
Дед Стойко не двигался.
Удивленные такой дерзостью, турки переглянулись и злобно уставились на старика.
— Ты слышал, старик? — заорал одноглазый.
— Не о чем мне думать, отпустите домой, — хмуро ответил
тот.
Полицейские пришли в бешенство.
— Староста, держи эту развалину! — И одноглазый схватил плеть.
Староста и Цанко умоляли полицейского сжалиться над несчастным. Вместо ответа он ударил старика ногой, и тот рухнул на землю.
На него посыпались страшные удары. Вначале дед Стойко кричал, стонал, потом умолк. Обильный пот выступил на лбу его мучителя; турок устал.
Полуживого старика выволокли наружу и стали приводить в чувство.
— Скажете мне, когда он очнется. Я его заставлю говорить.
— Просим тебя, Хаджи-ага, пощади старого человека, — умолял Цапко, — новых мучений он не вынесет… помрет.
— Плевать! Был бы здоров султан, так ты и знай, бунтовщик! — внезапно вспылил коротыш. — Тебя самого виселица ждет не дождется! Ты у себя бунтовщиков собираешь, и пастуха, должно быть, спрятал ты. Надо поискать его у тебя.
Цапкс переменился в лице. У одноглазого от водки кружилась голова, но он все же заметил смущение хозяина и резко обернулся к другому турку:
— Юсуф-ага, давай поищем здесь: у этого гяура кто-то укрывается.
И одноглазый встал.
— Ищите, — глухо проговорил Цанко и пошел впереди турок захватив с собой фонарь.
Он водил их по всему дому, а чулан оставил напоследок. Наконец дошла очередь и до чулана. Здесь в закопченном потолке был- устроен люк, но, когда его закрывали, заметить его было невозможно. Цанко знал, что Огнянов успел влезть на чердак и закрыть за собой крышку. Поэтому он без большой тревоги привел турок в чулан. Войдя с зажженным фонарем, он первым делом взглянул на потолок. Крышка люка был открыта.
Цанко замер на месте. Турки осмотрели чулан.
— Куда ведет этот ход?
— На чердак, — проговорил Цанко.
Ноги у него задрожали, и он прислонился к стене. Коротыш заметил, что хозяин дрожит от страха.
— Посвети-ка мне получше, я полезу наверх, — сказал он. Но внезапно спохватился, — должно быть, у него возникли какие-то опасения. Он позвал своего спутника.
Хасан-ага храбрел от вина: хмель ожесточал его сердце и разжигал разбойничью кровь. Турок взобрался на плечи к старосте.
— Ты что, ослеп, хозяин? Давай фонарь!
Цанко, побледнев как полотно, подал ему фонарь.
Одноглазый сначала просунул в отверстие фонарь, а потом и голову. По движению ею туловища можно было догадаться, что он поворачивается и водит фонарем во все стороны.
Но вот он наклонился, спрыгнул на пол и сказал:
— Кого ты здесь прятал, хозяин?
Цанко изумленно посмотрел на него. Он не знал, что ответить. В этот вечер он натерпелся такого страха и так измучился, что ему стало казаться, будто все это сон. Мысли его путались. На новые вопросы он отвечал с испуганным и виноватым видом.
— Ладно! Этот бунтовщик все нам в Клисуре выложит. Там тюрьма получше. А на эту ночь запрем его здесь…
И полицейские заперли хозяина в темном холодном чулане. Цанко был так потрясен, что не скоро пришел в себя. Он схватился за голову, словно боясь, что растеряет остаток разума. Человек он был не стойкий, и страдания быстро сломили его. Он охал и стонал в полном отчаянии.
В дверь стукнули, и послышался голос Дейко:
— Что думаешь делать, Цанко?
— Не знаю, дед Дейко, посоветуй.
— Ты же знаешь, где у турок слабое место. Зажмурь глаза и выкладывай денежки. По крайней мере, отвяжешься. А не то будут тебя таскать по конакам да по судам, пока не замучают до смерти… Дед Стойко и тот, бедняга, — мог бы откупиться за малую толику… Раскошеливайся- ка лучше, Цанко, отдай деньги, что накопил на черный день!
Подошла Цанковица, вся в слезах.
— Цанко, давай откупимся! Не жалей ничего, Цанко! Не то эти кровопийцы не выпустят тебя живым из своих когтей… Дед Стойко-то умер… Ох, матушка, до чего мы дожили!
— Что же им отдать, жена? Сама знаешь, денег у нас нет.
— Отдадим монисто.
— Донкино монисто из червонцев?
— Другого ничего нет; давай отдадим, только бы тебе спастись… Эти проклятые звери опять про Донку спрашивают!..
— Ну что ж, делай, жена, как тебя господь вразумил, а я уж и не пойму, что надо, — проговорил Цанко, вздыхая в темноте.
Цанковица вышла вместе с Дейко.
Немного погодя в чулан сквозь щели проник свет свечи, и дверь отперли.
— Цанко, выходи и успокойся, — сказал Дейко. — Турки на этот раз не очень жадничали — даже кинжал тебе отдают, чтоб ты уж не боялся… Дешево отделались. — И он прошептал хозяину на ухо: — Теперь уже недолго терпеть, а потом либо мы их, либо они нас, и делу конец… А так жить нельзя.
Вы читаете Под игом
