Рада надеялась, что Кандов сам все объяснит, чтобы вывести ее из трудного положения, но он молчал.
—
Ну что ж, Кандов, скажите и вы что-нибудь, порадуйте меня, — желчно проговорил Огнянов, с презрением глядя на соперника.
—
Мне нечего вам сказать. Я жду, что вы скажете, — хладнокровно отозвался студент.
—
Это — низость! — вскричал Огнянов, переводя глаза с одного на другую.
Кандов побледнел. Уязвленное самолюбие вывело его из состояния мрачного безучастия.
—
Огнянов! — крикнул он.
—
Кричи громче! Так я тебя и испугался! — в тон ему крикнул Бойчо. Челюсть у него тряслась от гнева.
Рада бросилась к нему, опасаясь, как бы он чего-нибудь не выкинул. Она знала, что в гневе он неукротим.
—
Боже мой! Бойчо! Что с тобой! Что ты собираешься делать? — спрашивала Рада, захлебываясь от рыданий. — Погоди, я тебе все расскажу!
Огнянов бросил на нее язвительный взгляд.
—
Перестань, Рада, не унижай себя слезами. И я, глупец, верил, что нашел самую чистую, самую святую невинность…
А я так любил тебя! И что же — я выбросил свое сердце на улицу!.. Какое ослепление!
—
Бойчо! — в отчаянии крикнула Рада, заливаясь слезами.
—
Замолчи! Между нами нет больше ничего общего. С глаз моих спала пелена… Как мог я так заблуждаться! Вообразил, что ты можешь любить меня, любить какого-то бродягу, которого ждет кол или виселица, в то время как на свете есть такие рыцари громкой фразы, такие высокомудрые и благонадежные трусы… Господи, на какие низости способны люди!..
И он повернулся к выходу.
—
Огнянов! Возьми свои слова обратно! — крикнул Кандов, бросаясь за ним.-
Огнянов остановился.
—
Нет, я их повторю. Все это — низость и подлость! Гнусное злоупотребление доверием товарища… Неужели ты станешь отрицать то, что ясно, как день? — проговорил Огнянов, гневно глядя на студента.
—
Или возьми свои слова обратно, или смерть! — зарычал Кандов, брызгая слюной от ярости.
—
Смерть? Она пугает только таких революционеров, которые спасают Болгарию, прячась под бабий подол.
Кандов ринулся на Огнянова, чтобы ударить его по голове. Все накопившиеся в его груди долгие муки и страдания превратились в поток ненависти к их косвенному виновнику.
Огнянов был очень силен. Он отшвырнул от себя Кандова так, что тот отлетел до самой стены, и вытащил из-за пояса два револьвера.
—
Драться на кулаках не хочу, — проговорил он. — Вот, возьми.
И Огнянов протянул студенту револьвер.
Рада, обезумев от ужаса и отчаяния, распахнула окно и закричала во весь голос, чтобы привлечь внимание прохожих.
Но тут внезапно раздался громкий звон колоколов, и воздух задрожал от их призывного гула. Огнянов оцепенел с револьвером в руке. Послышался торопливый топот, и дверь с шумом распахнулась.
Вошло несколько вооруженных клисурцев.
—
Восстание! Восстание началось! — крикнули они. — Да здравствует Болгария!
—
Где собирается народ? — спросил Огнянов, очнувшись.
—
На окраине, на Зли-доле, на Пересвете… Не мешкайте! И с криками: «Да здравствует Болгария!» — повстанцы быстро удалились, распевая песню «Бой наступает…».
А колокола били, как в набат. Огнянов повернулся к Кандову.
— Сейчас я занят, — сказал он, — но если останусь жив, я дам тебе удовлетворение! А ты составь компанию барышне, чтобы ей не было страшно.
И он выбежал на улицу.
Рада, потрясенная этой новой бедой, вскрикнула и в глубоком обмороке упала на тахту. Услышав крик, госпожа Муратлийская прибежала к ней и стала приводить ее в чувство.
Кандов слушал колокольный звон, точно в забытьи. Случайно бросив взгляд на пол, он заметил скомканное письмо, очевидно оброненное Огняновым, нагнулся и поднял его. Он прочел следующее:
«Граф! Неплохо иметь приятелей. Таких, как Кандов, и за мешок золота не купишь. Знай, что, пока он был здесь, он ни на час не оставлял в одиночестве Раду Госпожину — твою верную голубку, твоего невинного ангелочка! Сегодня Кандов уехал в Клисуру, получив записочку от твоей голубки, — очень уж ее душа стосковалась по тебе, вот она и вызвала Кандова, чтобы он ее утешил… Тебя можно только поздравить с такой возлюбленной и с таким приятелем… Счастливый ты человек!.. И еще одно: то, что я тебе сообщаю, — великая «тайна»: кроме попа да всего села, знаешь ее один лишь ты… Валяй, освобождай Болгарию, а Раду Госпожину мы сделаем царицей».
Письмо было без подписи; оно пришло вчера, но кто его доставил в Клисуру, осталось неизвестным.
Кандов изорвал в клочки этот мерзкий донос, плюнул и вышел из комнаты.
XXV. Восстание
Вот уже пятый день, как в Клисуре началось восстание.
Все работы были приостановлены; все прочие интересы забыты; необычайное возбуждение отражалось на всех лицах… Весь город был охвачен восторгом, весь он как-то вздыбился, объятый тревогой; самый воздух на улицах опьянял людей… За эти пять дней клисурцы пережили несколько жизней, несколько веков, исполненных то страха, то надежды, то восторга, то отчаяния… Все то, что они видели и делали, все то, что еще недавно казалось им таким отдаленным, теперь представлялось каким-то страшным сном и доводило их до умопомрачения…
Двадцатого апреля клисурский представитель на главном собрании близ
Вы читаете Под игом
