Стивен привез с собой все последние новости из Саванны. Скарлетт не терпелось узнать, как дела у ее близких и друзей в далекой Америке. Морин так же не любила писать писем, как и она сама. Уже много месяцев Скарлетт не имела никаких известий от всех О'Хара из Саванны. Впрочем, это было вполне объяснимо – когда она распродала в Атланте все свое имущество и уехала, она решила, что Америка в ее прошлой жизни и нет смысла оглядываться назад.

«Тем не менее приятно было бы получить какую-либо весточку из Атланты. Сдавать домики оказалось доходным бизнесом, так что дела Эшли, судя по всему, идут неплохо. А как, интересно, поживает тетушка Питтипэт? А Индия? Она, наверное, совсем высохла от старости. А все остальные, кто так много значил для нее в те годы, – как их дела? Ах, как бы мне хотелось увидеть своих тетушек, поговорить с ними, а не выплачивать им регулярно содержание через адвоката! Но все равно я была абсолютно права, не сообщив им, где я нахожусь. Я должна была позаботиться о Кэт и, главное, защитить ее от Ретта. Хотя, судя по тому, какими глазами он смотрел на меня в замке, его вряд ли теперь стоит опасаться. Достаточно мне написать Евлалии, и она в ответном письме расскажет самым подробным образом обо всех местных событиях. И о Ретте наверняка напишет. Вот только выдержу ли я эту пытку – читать о том, как счастливы вместе Ретт и Анна, как они выращивают беговых лошадей и воспитывают детей? Нет, не хочу я всего этого знать. Пускай тетушки и дальше пребывают в неведении относительно моего местоприбывания.

Лучше обойтись без миллиона страниц с советами и нравоучениями моих любезных родственниц. Мне вполне хватает миссис Фиц с ее менторскими наклонностями. Может быть, она и права, что время от времени стоит устраивать балы; действительно, иметь такой дом и массу не знающих, чем себя занять, слуг – просто стыдно. А вот в том, что надо изменить жизнь Кэт, я с миссис Фиц не согласна совершенно, и мне наплевать на опыт воспитания детей в ирландских семьях: я не собираюсь нанимать няню, которая на несколько дней вперед расписывала бы Кэт ее жизнь. Я в последнее время вижу ее меньше, чем хотелось бы. Она вечно где-нибудь пропадает: в конюшнях, на кухне, гуляет по окрестностям. А то иногда заберется на дерево и сидит там часами. А этот дурацкий совет отправить ее учиться в школу при монастыре! Когда она немного подрастет, она пойдет в обычную школу в родной Баллихаре и будет чувствовать себя там хорошо. У нее наверняка появятся друзья. Конечно, меня не может не беспокоить, что она всегда играет одна и ее никогда не тянет в компанию к другим детям… Черт, да что такое происходит? Сегодня вроде нет ярмарки. Почему же мост забит людьми, да так, что не проехать?»

Скарлетт высунулась из коляски и дотронулась до плеча спешащей женщины:

– Скажите, что случилось? Женщина повернулась. Ее глаза лихорадочно блестели, видно было, что она пребывает в большом возбуждении.

– Кого-то собираются пороть кнутом на площади. Торопитесь, а то вы все пропустите.

Телесные наказания. Скарлетт совсем не хотелось смотреть, как какогото несчастного бьют кнутом. Она слышала, что подобного рода наказания применяются в армии. Скарлетт попыталась развернуть коляску, но куда там: спешащая, бегущая масса жаждущих зрелища людей сдавила ее со всех сторон; несчастная лошадь получила несколько ощутимых тычков и ударов, а коляску трясло и мотало во все стороны. Скарлетт ничего не оставалось делать, как натянуть поводья, где резким словом, а где мягким похлопыванием успокоить лошадь и, подчинившись движению людского потока, медленно ехать вперед.

Вскоре шедшие впереди люди остановились. Скарлетт услышала характерный свист бьющего с силой кнута и в конце мерзкий чавкающий звук. Ей хотелось заткнуть уши, но руки ей были нужны, чтобы успокаивать испуганную лошадь. Скарлетт казалось, что эти отвратительные звуки будут слышаться вечно.

«…Все равно. Все», – услышала она, после чего раздался разочарованный гул толпы. Она еще крепче взялась за поводья: пока люди расходились, коляска раскачивалась и сотрясалась еще сильней, чем в первый раз.

Скарлетт не успела зажмуриться, когда впереди стоявшие люди разошлись. Было уже поздно: краем глаза она заметила искалеченное тело. Кровь ударила ей в голову и запульсировала в висках.

Он был привязан к укрепленному в вертикальном положении колесу со спицами при помощи кожаных ремней, надетых на его запястья и лодыжки. Испачканная кровью синяя рубаха лежала поверх брюк из грубой шерсти, обнажая то, что когда-то было широкой сильной спиной взрослого мужчины. Сейчас это была сплошная огромная рана – кровавое месиво из мяса и кожи.

Скарлетт зарылась лицом в конскую гриву. Ее тошнило. Лошадь нервно вздрагивала и дергала головой. От окровавленного тела исходил отвратительный сладковатый запах. Она услышала, как кого-то вырвало, и у нее самой начались рвотные судороги. Она наклонилась вниз настолько, насколько это было возможно сделать не выпуская из рук вожжи, и ее выворотило на булыжную мостовую.

– Что, дружище, завтрака лишился? Не мудрено после такого зрелища.

Давай-ка отправляйся в паб и закажи себе большой стакан виски. Мы с Марбури вдвоем справимся.

Скарлетт подняла голову и увидела человека в форме сержанта британской гвардии, обращавшегося к мертвенно-бледному солдату, который, чуть придя в себя, пошатываясь, побрел в направлении паба. Оставшиеся двое быстро срезали ремни, и безжизненное тело повалилось в пропитанную кровью грязь.

«На прошлой неделе здесь была зеленая трава, – механически отметила про себя Скарлетт. – Нежная, весенняя, зеленая травка».

– Что с женой-то будете делать, сержант? Двое солдат держали под руки притихшую, сжавшуюся женщину в черном плаще с капюшоном.

– Отпустите ее. Все уже закончилось. Пошли – нам здесь больше делать нечего. Телега, чтобы забрать тело, будет позже.

Женщина бросилась вслед за солдатами. Схватив сержанта за рукав с золотыми нашивками, она сквозь рыдания попросила:

– Позвольте мне его похоронить. Ваш офицер пообещал мне. Он дал слово.

Сержант оттолкнул ее.

– Я получил приказ публично наказать твоего мужа плетьми. Остальное не мое дело. Оставь меня в покое, женщина.

Застывшая черная фигура в капюшоне стояла посреди площади и смотрела, как солдаты входили в паб. Она издала громкий стон, который, казалось, исходил из самого ее сердца. Затем она повернулась и побежала к распростертому в луже крови телу. «Дэнни! Мой любимый! Что они с тобой сделали!» – она