стало ясно, что блестящая партия не принесла счастья известному автогонщику… Как печально сознавать, что жизнь гонщика может зависеть не только от собственного мастерства и опыта, не только от качества и уровня техники, но и от капризов богатых красавиц…

— Сволочи!! — Фелим вырубил приемник, едва не разбив его. Его руки, сжимающие руль, побелели. — Я найду ту гадину, которая распустила язык перед репортерами, и убью своими руками!..

— А ведь они правы, Фелим, — констатировала я. Да, они были правы. Это очередная неосторожная проделка Кати Орешиной. Она забыла, что для Мариэлы Одер кое-что значил. Вернее, не забыла, но позволила себе пренебречь такой мелочью. Пренебречь жизнью молодого красивого парня, не делавшего своим друзьям ничего дурного, только добро. Я ненавидела лютой ненавистью эту глупую куклу Мариэлу. Правы, правы эти чертовы репортеры. Во всем правы. Мариэла позволила Екатерине отобрать у нее все: ее чувства, ее мысли, ее желания, ее привязанности и заменить их своими. Поэтому Мариэла должна получить то, что заслужила.

— Мари, ты не в себе, — заметил Фелим. — Я начинаю за тебя бояться.

— Почему? — равнодушно спросила я.

— Извини, но реакции у тебя не совсем нормальные…

— Не суди по себе…

— А я сужу по себе! — вскипел вдруг Фелим. — Мне и то расплакаться хочется, потому что я совершенно убит…

— Остановись, пожалуйста.

Фелим затормозил.

— На той стороне аптека. Пойди и купи для меня лекарство.

— Какое? — раздраженно спросил Фелим.

— Объяснишь, в чем дело. Тебе посоветуют. Мне плохо, мне нужно что-нибудь сильнодействующее.

— Ну, подожди тогда, — Фелим вышел из машины, накинул капюшон на голову и побежал через дорогу к аптеке.

А я сразу же провалилась в забытье. И сразу же поняла, что я под пристальным вниманием человека, влезшего в мой бредовый сон.

«Ты зря надеешься, что Фелим позволит тебе проглотить всю упаковку сразу. Он не так глуп», — ясно и четко прозвучал в моей голове знакомый голос.

— Зачем ты подсматриваешь, Извеков? Если бы ты забрал меня с собой, ничего этого не было бы.

«Тебе не кажется, Катя, что ты набралась у меня слишком дурных манер. Умоляю тебя, не повторяй моих ошибок, уж я-то знаю, о чем говорю. Ну что за дела ты там творишь?..»

Я с усилием открыла глаза, но не могла в точности определить, проснулась ли я полностью. Фелима в машине еще не было, а дождь вовсю хлестал по стеклу.

— Зато теперь меня ничто не держит здесь. И ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня теперь что-то остановит. Таблетки не единственное, что может мне помочь. Есть и еще способы…

Мой взгляд остановился на ключах, все еще покачивающихся в замке зажигания.

Мой сон превратился в бред. Я видела все наяву, но мне чудился взвинченный голос Извекова:

«Катя, поверь мне, не стоит этого делать!»

Я пересела на место водителя и повернула ключ. Машина Фелима была отменным экземпляром. И хорошо вела себя на мокром шоссе. Даже на большой скорости. Я выжала газ до конца. Так, как это сделал Одер. Может, он все еще видел меня? Тогда он должен меня понять.

«Катерина, брось. Остановись. Вернись обратно.»

— Нет, Валерий. Здесь за поворотом есть один очень симпатичный обрыв…

Пройдя поворот, я решительно повернула руль, разворачивая машину в пропасть… Падение продолжалось секунд пять. Первый удар о скалу был скользящим, но я все-таки разбила голову об оконное стекло дверцы. Боль была ощутимой, но через пару секунд сильнейший удар встряхнул меня, и невыносимая жгучая боль возникла и почти сразу растаяла вместе со страхом и отчаянием… А вместо этого видения неторопливо, тихо, отвлеченно и ненавязчиво проходили друг за другом.

И все лица, лица, знакомые и незнакомые… Картины сменяли одна другую. Возмущенный, оскорбленный моими выпадами Одер. А потом искореженный жучок и изуродованное тело молодого светловолосого парня… Лазающий по развалинам Рая Олег. Сердитый и раздраженный Юрка… Могила рыжего спаниэля в колючих зарослях… Машины дорожной службы, сгрудившиеся на краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля, раскиданные повсюду на дне пропасти… Фелим, сидящий на камне под непрекращающим поливать дождем и закрывший лицо руками.

Слезы просились наружу, но что-то не давало им вырваться. Как-то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было холодно. Я покрутила головой. Что-то мешало движениям, шею тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но ощутимо поднывали.

Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на полу грязь, какие-то клочки, куски, щепки. Словно после побоища.

Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить чем-нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось. Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая.

— Очухалась? Дура ненормальная.

— Я пить хочу, — отозвалась я, чувствуя нестерпимую жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли.

Кельстер вернулся в коридор, и вошел ко мне уже со стаканом. Я потянулась к нему рукой.

— Ну-ну, руки назад! — рявкнул он и, дождавшись, пока я убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько глотков, я отстранилась.

— Почему на мне бинт?

— Не помнишь? Ну, естественно, — хмыкнул Кельстер и наподдал ногой какие-то обломки. — Разнесла все неделю назад, Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала ложку, кричала, что виновата в смерти какого-то Одера, почему-то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой… Конечно, теперь ты этого не помнишь.

— А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое помню, — я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. — Я хочу, чтобы отсюда убрали эту грязь.

— Что-о-о? — Кельстер лишился дара речи. Его толстый живот возмущенно заколыхался, а челюсть отвисла. — Убрать? Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи?

— И я хочу зеркало.

Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум. Закричит, что ненормальная дура еще больше свихнулась. Зеркало требует.

Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина. То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом, зато второй — как по маслу. Но главная причина была, по- видимому, в самой личности. Рэста. У нее не было ничего: ни судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же ее держали в такой конуре: высокий потолок, мрачные зеленые стены, битая плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое байковое одеяло.

Интересно, что это все-таки за заведение, почему меня здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера. Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы опускаться до расспросов.

Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить о Рэсте. Словно и