Васильевич.

За вечерней он оживился и даже подпевал хору, но в середине служения взволновал его приезд Данилушки. Войдя в церковь, молодой дворецкий поспешно приблизился к обоим государям.

— Пригнал, государь, — шепнул он Василию Васильевичу, — из Новагорода подьячий Василей Беда…

Иван видел, как отец побледнел и заторопился выйти из храма.

— Едем, Иване, — молвил он дрогнувшим голосом, — веди меня сам…

В хоромах своих Василий Васильевич прошел к себе в опочивальню, повелев Васюку тотчас же привести туда вестника.

Великий князь сильно волновался, и руки у него дрожали; он был даже растерян и будто не знал, что делать. Казалось Ивану, что отец хочет отослать его, как отослал Васюка, но колеблется. Вот отворилась дверь, и вслед за Данилушкой вошел невысокий юркий человек с острыми хитрыми глазами. Мельком взглянув на слепого государя, подьячий более внимательно посмотрел на Ивана и, встретив взгляд его, заробел.

— Будьте здравы, государи, — сказал он и поклонился, тронув рукой пол.

— Ну? — негромко воскликнул Василий Васильевич.

— Умре князь Димитрий на святого Емельяна, после утрени, — так же негромко ответил подьячий, — положен с честию в самом Новомграде, в Юрьеве монастыре…

Иван увидел, как отец, занеся руку для крестного знамения, помедлил немного и — вместо слов «царство небесное» — произнес:

— Прости, господи, наши согрешения!

Губы Василия Васильевича дрожали, и был он бледен. Василий Беда молча, почтительно ожидал дальнейших расспросов, но государь был в нерешительности. Вдруг, нахмурив брови и крепко сжав руку Ивана, резко сказал:

— Ну ведай все, Иване. Право ли сие, суди сам. Государю все знать надобно… Сказывай, — обратился он сурово к подьячему.

— Как тобе ведомо, — начал тот, — зимой еще поехал в Новгород из Москвы дьяк твой Степан Бородатый и меня с собой взял. Спознали мы там Ивана Котова, боярина Шемякина. Воротить обещали вотчину возле Галича…

— Жирно сие, — не удержался Василий Васильевич, — хватит ему и той, что у Чухломы есть…

— Он же, Иван Котов, все и нарядил вместе с княжим поваром. Поел за ужином князь Димитрий курицы, а на другой-то день и помре…

Подьячий замолчал, а Василий Васильевич, забыв все волнения свои, уже радовался, как ребенок.

— Нет, Иване, у нас более злого ворога! — воскликнул он и добавил весело, будто и не он в том виноват: — Помог нам господь своей милостью, погубил злодея! Слава тобе, Христе боже наш, слава тобе!..

Он со счастливой улыбкой часто крестился и, обратясь к подьячему Василию Беде, сказал ласково:

— Жалую тя в дьяки.

Подьячий бросился к государю и, пав пред ним на колени, трижды облобызал протянутую ему руку…

Отпуская дьяка, Василий Васильевич сдвинул брови и строго сказал:

— Утре бояр и воевод созову. Повестуй им о смерти ворога нашего, о погребении его, да так сказывай, дабы мнения не было. Во многоглаголении умолчать умей. Да и после о сем заикнуться не помысли, дабы у тя живого язык не вырвали!..

— Будь покоен, государь. Верой и правдой тобе служим…

Дьяк земно поклонился.

— Будьте здравы, государи! — сказал он, направляясь к дверям.

— А сын-то Шемяки где? — крикнул ему вслед Василий Васильевич.

— Князь Иван отъехал с матерью в Литву.

— Ну, иди с богом…

Когда ушел Василий Беда, великий князь Василий обнял сына и радостно проговорил:

— Токмо сей часец яз совсем поверил, что злодея уж нет! Во какой дуб повалили! Осталось еще все корешки его из земли выдергать…

— С другими-то легче будет справиться, — заметил Иван. — Токмо вот пошто ты вотчину даешь Котову-то? Какая ему вера? Ведь господина своего погубил. С ним бы так надобно содеять, как салтан Магмет с наместником царьградским содеял.

— Ох, людей ты еще не ведаешь, Иване. Не можно нам казнить переметчиков за воровство чужому князю. Испужает их сие, а нам переметчики всякие еще понадобятся…

Наутро созвал бояр и воевод Василий Васильевич после завтрака. Все уже знали, какую весть привез Василий Беда, знали и то, что из подьячих он в дьяки пожалован.

Весь двор княжой собрался в передней Василия Васильевича, куда вышли оба государя и все княжое семейство с дворецким Константином Ивановичем и слугами дворскими.

Весел и радостен сидит великий князь на столе своем отчем, и весь двор его радостен. Вот подымается он, поддерживаемый Васюком, и говорит своим звонким голосом:

— Избавил господь бог нас от злого ворога, конец пришел межусобию.

Ныне и татар бояться не будем!

Гулом голосов откликнулось все собрание:

— Слава те, господи! Истинно так, государь!..

— В сраме великом умер злодей-то, — прогудел густой голос Ивана Ряполовского, — сам бороду свою оплевал!..

Сделал знак Василий Васильевич, и все смолкли.

— Сей часец поведает вам дьяк Василий Беда все: и о злодее и пакостях Новагорода, что заедино с ним был.

Встал дьяк, поклонился всем и, бегая глазами по сторонам, заговорил быстро, витиевато и красиво. Рассказал он, как новгородцы в ущерб Москве помогали Шемяке, как полки его снаряжали и даже войско ему давали, лишь бы только Москву ослабить и разорить…

— Сколь им, ворам, ни воровать, а и им конец будет! — крикнул кто-то из воевод. — Пойдем мы на них!..

Рассказывал далее дьяк, как заболел Шемяка и умер, добавив в заключение:

— А новгородцы и тут назло Москве с честью великой положили его в Юрьевом монастыре, словно их князь он был…

— Таким почетом, — воскликнул Курицын, — они и других удельных манят: помогать, мол, против Москвы будем и честь воздадим…

— Мы им, удельным-то, покажем! — вспылил Василий Васильевич. — Покажем, как львы рыкают, будет им небо в овчинку!..

Иван нахмурил брови. Не нравилось ему, что слова у отца дела опережают. Вспомнил он, как бабка говаривала: «Ты молчи да делай, пусть о том другие бают».

— Казни, государь, всех злодеев, что против тя шли! — кричали бояре.

— С корнем рви всякое воровство!

— Не токмо князей казни, а и бояр и слуг их поимай, бери у них вотчины!..

— А Новугороду хребет преломить надобно! — воскликнул в гневе Василий Васильевич.

Иван не утерпел и шепнул отцу:

— Пошто о сем при многолюдстве таком?

Отец смутился, потом засмеялся и молвил радостно:

— Ну а теперь в крестовую. Помолим божьей помощи, возблагодарим за конец межусобию…

После молебна отпустил Василий Васильевич двор свой, ласково молвив:

— Днесь на обед вас зову, бояре и воеводы. Позову и владыку.