— Никогда, верно, не догоню тя, Иване, — сказал он вполголоса брату, — ты же и Данилку вот перерос много, а Данилка на пять лет старше…

Иван тихо рассмеялся и, слегка обняв брата за шею, проговорил ласково:

— А ты почти с Дарьюшку, а она ведь тоже на четыре года тобя старше…

Этот год осень на редкость теплая, ясная, солнечная, и леса, нарядно одевшись в пурпур и золото, стоят как-то по-особому тихо и смирно. Только дремучий бор по-прежнему темнеет мрачной зеленью, но и среди хвои весело желтеют на солнце стволы и ветви могучих сосен.

— Вот токмо ель ничем не развеселишь, — сказал Ивану Илейка, — всегда она с головы до ног в черноте, как монашка…

В Коломну оба государя ехали в открытой колымаге, и Васюк с ними.

Рядом же скакал Илейка, держа на поводу Иванова коня, — полюбил очень верховую езду Иван.

Была с государями большая конная стража, а впереди разведывал путь дозорный отряд. Позади тоже дозорные конники ехали. Боялись это лето татар: рыскали, налетая нечаянно, конные шайки и казанцев и ордынцев.

Ехать же надобно от Москвы более сотни верст до Коломны, вдоль Москвы-реки, мимо села Бронницы.[114]

Когда проезжали Бронницы, Васюк сказал о том Василию Васильевичу — он все села и грады называл великому князю.

— Вишь, — с горечью отозвался Василий Васильевич, — Пахра-то совсем недалече отсюда, да и от Москвы рукой подать, а и сюда доходили поганые ордынцы.

— Ныне не посмеют, государь, — почтительно заметил Васюк. — Касим-то царевич в Коломне.

— А ты, Васюк, упреди меня, — молвил Василий Васильевич, — когда Коломну видать будет…

— Да уж видать, государь, — продолжал Васюк, — и не токмо град, а и реку Коломенку.

— Ну-ка, Илейко, — крикнул Василий Васильевич, — поскачи покличь начальника стражи! Пусть вестника шлет из своих конников, известит воеводу Костянтина Лександрыча, что едем к нему…

Илейка, передав коня Васюку, ускакал, а Иван, задумчиво осматривая окрестности Коломны, спросил отца:

— А пошто ты упреждаешь воеводу-то?

— Дабы нечаянности не было, — улыбаясь, ответил Василий Васильевич, — дабы могли государя своего принять, как подобает. И тобе так деять надобно, когда без меня к слугам нашим поедешь, дабы сполоху у них не было…

Впереди послышался конский топот. Иван вздрогнул, подумав, что, может быть, татары это, но из-за леса на повороте дороги вылетел Илейка.

— Евсей Ильич послал вестника-то, государь, как ты приказать изволил! — крикнул он, круто осаживая коня.

— Добре, — думая о чем-то другом, ответил Василий Васильевич, — добре…

Илейка просиял и, приняв от Васюка Иванова коня, сказал молодому государю:

— Государь Иван Василич, глянь-кось на Москву-реку. Вишь, там ладья под парусом к устью Коломны у самого града плывет. На таких ладьях к нам в Муром владыка Иона приплывал, когда на патрахиль тя с Юрьем брал…

— Верно, Илейка! — воскликнул Иван, оживившись. — Совсем подобна той.

Васюк, глядевший из-под руки на реку, деловито добавил:

— Рязанская ладья. Рязанцы завсегда на таких ходят.

И вдруг ясно так перед глазами Ивана встало страшное прошлое, когда впервые увидел он в Угличе лицо ослепленного отца…

У коломенских ворот поезд государей встретили на конях воевода Константин Александрович Беззубцев, царевич Касим и Федор Курицын с конниками. При радостных криках и приветствиях народа оба государя проследовали в сопровождении воеводы и царевича к городскому собору. У храма встретил государей со всем клиром в полном облачении епископ Варлаам коломенский.

Государи, приняв под звон колоколов благословение владыки, вошли в собор и, отслушав там молебен, поехали пообедать и отдохнуть с дороги к воеводе Константину Александровичу. Главное же — Василий Васильевич спешил тайно думу подумать с воеводой и царевичем о скорых татарах.

В хоромах Беззубцева, как только усадили гостей за стол, а Фекла Андреевна едва успела приказать, чтобы шти подавали, Василий Васильевич обратился к царевичу Касиму и к воеводе:

— Что ведомо вам о скорых татарах? Жду яз от них зла…

— Чуток ты, государь, к волкам сим алчным, угадал истину, — быстро ответил воевода. — Донесли нам яртаулы царевичевы и лазутчики, что идут татары из Дикого Поля:[115] идут Мальбердей, Улан, а с ним иные ханы со многими конниками. К Ельцу идут…

Услышав это, Иван побледнел вдруг и в горести воскликнул:

— Когда же конец грозе сей татарской будет?

Смолкли все за столом от тоски душевной, а Фекла Андреевна взглянула на Ивана, отерла слезу на щеке и тяжко вздохнула, шепнув вполголоса:

— Прогневался на нас господь наш…

Но воевода Константин Александрович, подняв голову и приосанясь, сказал твердо:

— Тогда, государь Иван Василич, конец всему придет, когда на Руси единый государь будет, когда все удельные, да и даже великие княжества, а с ними и Новгород и Псков вотчинами московскими станут.

— Верно! — радостно подхватил Курицын. — Так и митрополит Иона и владыка Авраамий сказывают. Дабы иго сие свергнуть, надобны еще некии замыслы…

Василий Васильевич, угадав, куда разговор клонится, неожиданно для всех заговорил с царевичем Касимом по-татарски, прервав Курицына.

— Опять тобе дело, брат мой меньшой, — сказал он Касиму, — встречай, гони нагайцев. Спеши к Полю против них, и да поможет тобе аллах, как и прошлый год у Пахры. Воевода же Костянтин Лександрыч своих коломенцев поведет, пеших и конных. Старшой он будет.

Выслушав все, царевич Касим встал со скамьи и поклонился великому князю.

— Слушаю и повинуюсь, — сказал он и снова сел продолжать трапезу.

Встал и поклонился и воевода Беззубцев, разумевший по-татарски.

— С помощью божией, — молвил он, — выполним волю твою, государь.

После трапезы соберем всю силу свою, а утром, чуть свет, к реке Битюгу пойдем, навстречу татарам…

Иван за трапезой сидел молча, хотя у отца шел оживленный разговор с воеводой и царевичем. Он вспоминал то, что видел по дороге к Владимиру, когда на пути им встречались сироты, бегущие от татар казанских. Снова мелькали перед глазами испуганные люди с женами и детьми на возах, позади которых гнали коров и овец.

И не увлекали его на этот раз ни военные хитрости, ни храбрые нападения и сечи с врагом. «Все воеводы, — думал он, — охочи до военных дел, как до травли волков, тщатся токмо врага заганивать, о людях же не помнят». Но сказать об этом не смел, да и сам понимал, что, если враги напали, ничего, кроме боя, быть не может.

Уж и трапеза кончилась, и воеводы ушли, а Иван все еще мучительно путался в мыслях своих.

— Государь мой, — вдруг услышал он голос Федора Курицына, который один остался за столом с ними, — прости, государь, горячность мою, яз догадался, когда ты перебил меня и заговорил по-татарски с царевичем…

Василий Васильевич ласково усмехнулся и молвил:

— Что ж уразумел ты?

— Нельзя ругать татар при татарине, а наиглавно, что татарину, даже другу и слуге верному, нельзя открывать тайны государствования…

Князь Василий весело рассмеялся.

— Млад ты, Федя, — сказал он, — но разумен и скорометлив. Враз сметил ты все, что яз тогда помыслил. А по-татарски разумеешь ты?

— Разумею, государь.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату