ее уже нет в живых, поэтому спросить у нее нельзя.
— Извините.
Зан покачала головой:
— Отчасти я этому даже рада. С каждым годом она становилась все хуже и хуже. — Зан провела рукой по коротким светлым волосам, будто стараясь прогнать воспоминания о своей матери. — Однако вернемся к вашему первому вопросу. Это вполне могла быть тайная полиция. Хотя Марта всегда была настроена против апартеида, она никогда не принимала участия в каких-нибудь политических акциях. Думаю, что она просто не хотела ставить отца в неловкое положение, осложнять ему жизнь. Однако в конце она несколько раз спрашивала меня, можно ли ей пойти со мной на марш протеста. Она была на похоронах сына нашей служанки. В то время это было политической акцией. И потом она дружила с Либби Вайсман.
— Либби Вайсман?
— Они вместе входили в правление благотворительного Проекта по ликвидации безграмотности в Гугулету. Либби Вайсман читала лекции в Университете Кейптауна и отличалась радикальными убеждениями. В то время она, возможно, уже была членом Коммунистической партии, во всяком случае, потом она им была точно. Она заняла пост младшего министра в первом правительстве после апартеида. Марта вполне могла в чем-то ей помогать, что наверняка не понравилось бы тайной полиции. Я даже помню, как однажды к ней приходили два полицейских и советовали быть разборчивее в выборе друзей.
— А вы не знаете, где сейчас Либби Вайсман?
— Понятия не имею. Но она была достаточно известна несколько лет назад. Наверное, найти ее будет нетрудно.
— А у вас самой были неприятности с тайной полицией? — поинтересовался Кальдер.
Зан улыбнулась:
— Несколько ночей, проведенных в тюрьме, когда я училась в Йоханнесбурге. Но я не участвовала ни в чем особо серьезном, пока не уехала в Лондон.
— И Мозамбик?
— И Мозамбик.
Кальдер задумался, что могло стоять за этим «особо серьезным» в Мозамбике. Даже сейчас в тренированности и отличной форме Зан сомневаться не приходилось.
— Вы по-прежнему плаваете?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Мне говорили, что в свое время вы плавали на уровне олимпийских чемпионов. И сейчас выглядите прекрасно.
— Я плаваю. Бегаю. Занимаюсь триатлоном. Сейчас готовлюсь к марафону «Комрадс» в Дурбане, который состоится через пару недель. Восемьдесят девять километров.
— Господи! И вы все это время бежите?
Зан улыбнулась:
— Конечно. Я старею, но с годами в скорости теряю мало, особенно на длинных дистанциях.
Кальдер, обычно гордившийся своей физической формой, почувствовал себя полной развалиной и занялся остатками пирога с мясом газели. Официантка забрала пустые тарелки и принесла кофе. Солнце ярко светило на толпы людей, крутившихся возле причалов. Хотя зловещие и мрачные времена апартеида остались в прошлом, темнокожие лица в толпе встречались редко.
— Похоже, никто так и не знает, зачем Марта отправилась в Купугани в тот злосчастный уик-энд, — сказал Кальдер.
— Вы правы, это загадка. Я помню, как она сказала, что собирается туда поехать, потому что хочет побыть в одиночестве. Когда я была маленькой, мы ездили в заповедник Мала-Мала. Он хорошо известен и даже знаменит, и я знаю, что Марте там очень нравилось. Но о Купугани я раньше даже не слышала. Наверное, ей порекомендовал кто-то из друзей.
— Еще одна странность, которую никто объяснить не может, — заметил Кальдер. — Я знаю, что Тодд уже задавал этот вопрос, и все же: вы когда-нибудь видели, что Марта ведет дневник?
— Нет, не видела. И никогда не слышала о «Лагербонде».
— Ну хорошо. А есть кто-нибудь, у кого я могу об этом спросить?
Зан задумчиво потерла пальцем сережки.
— Наверное, в этом я смогу помочь. Национальная разведывательная служба была создана путем слияния сил безопасности старого режима и соответствующих подразделений АНК. Как это было возможно, у меня до сих пор в голове не укладывается. Очень много документов, буквально тонны бумаг по деятельности сил безопасности, было уничтожено в начале 1990-х годов. Не знаю, сохранилось ли что-нибудь о «Лагербонде». Может, какие-то материалы есть в архивах АНК. Я могу навести справки у пары друзей, работающих там, которых хорошо знаю еще со времен нашей совместной борьбы.
— Пожалуйста, дайте мне знать, что они скажут. — Кальдер написал номер своего мобильного. — Если удастся с ними связаться в те несколько дней, пока я еще пробуду здесь, будет просто здорово.
— Я попробую, — сказала Зан и взглянула на часы: — Мне уже пора — нужно забрать детей из школы. Знаете, вам будет нелегко что-нибудь узнать. Тогда в стране совершалось много преступлений, и здесь научились забывать. Иначе у нас просто не было бы будущего.
— Я знаю. Но я полон решимости. Для меня это не экскурс в историю — речь идет о сегодняшнем дне, о том, что случилось с Тоддом и моей сестрой. Кем бы ни были люди, поднявшие на них руку, я их найду.
— Надеюсь, вам это удастся, — сказала Зан.
Сэнди смахнула хлебные крошки с документов, лежавших перед ней. Сейчас было три часа, и она съела то, что должно было быть обедом, но из-за разницы во времени, ее организм был полностью дезориентирован. Она прилетела в Хитроу ночным рейсом из Нью-Йорка и должна вернуться завтра вечером обратно после важной встречи с клиентом.
Она уже в третий раз читала один и тот же параграф, но строчки расплывались, и ей никак не удавалось уловить смысл. Одно из тех заумных и нескладно составленных юридических предложений, где расстояние на странице между подлежащим, сказуемым и дополнением измерялось дюймами по вертикали. Но на самом деле причиной, мешавшей ей сосредоточиться, была мысль о предстоящей после обеда встрече со старшим лондонским партнером.
Она так и не пришла к окончательному выводу — то ли ей самой забрать прошение о переводе в лондонский офис, то ли оставить все как есть и рассчитывать, что они сами ее не возьмут. Она не сомневалась, что на отношениях с Алексом можно поставить крест, и удивлялась своей глупости, что могла думать иначе. Но какой же дурой она будет выглядеть в глазах этого старшего партнера, если скажет: мол, извините, это была ошибка, у меня нет в Англии никакого любимого. Разве можно быть настолько безответственной?
Она почувствовала, как в ней закипает злость. Черт бы его побрал!
За одним из соседних столов зазвонил телефон, и к ней подошла секретарша.
— На проходной ждет некая миссис ван Зейл и просит с вами встречи.
— Ван Зейл? Как Корнелиус ван Зейл? — Все газеты писали о борьбе за обладание «Таймс», и Сэнди следила за ней с интересом.
Секретарша пожала плечами.
— Хорошо. Скажите ей, что я сейчас спущусь.
Сэнди взяла жакет, висевший на стуле, прошла в туалет, чтобы посмотреть в зеркале, как она выглядит, и направилась к лифтам. Клерк в приемной кивнул ей на пару стройных ног — лицо и плечи скрывались за раскрытыми страницами «Таймс».
— Миссис ван Зейл? — На лице Сэнди появилась вежливая улыбка.
Газета опустилась. Сэнди понадобилось всего лишь мгновение, чтобы узнать темные вьющиеся волосы, бледное лицо и выразительные глаза.
— Вы!
