Меня так и подмывало признать, что я украла его, что мне стыдно и что она может забрать его обратно. Представляю, какую чудесную пару они могли бы теперь составить с Нелсом!
— Кстати, о газетах. Я слышала, вы их продаете? Это так?
— Насколько я знаю, да.
— Так вот, надеюсь, Нелс не забыл, что эти газеты принадлежат моей семье. Если он продаст, то, как порядочный человек, должен вернуть эти деньги мне.
— Я передам ему, — пообещала я. Когда Пенелопа начинает рассуждать о газетах, то остановить ее очень трудно. Отчасти я ее понимаю. Вскоре после свадьбы ее отец помог Нелсу приобрести разорявшийся газетный концерн, владевший «Йоханнесбург пост» и «Дурбан эйдж». А через пару лет дал денег для покупки «Кейп дейли мейл». Это был подарок. Как рассказывал Нелс, они отлично ладили с отцом Пенелопы, и старик с удовольствием деньги именно ему давал, а не инвестировал и никогда не настаивал на оформлении акций и на Пенелопу тоже. В 1967 году он умер, оставив, между прочим, Пенелопе огромное состояние в акциях золотых приисков. Когда в 1970 году Пенелопа и Нелс разводились, она настаивала на получении по меньшей мере половины газетного бизнеса. Разбирательство приняло очень некрасивый оборот, и Нелс не посвящал меня в детали, однако ему удалось остаться единоличным владельцем «Зейл ньюс». Но Пенелопа, видимо, до сих пор так и не смогла с этим смириться и успокоиться. На мой взгляд, эти газеты постоянно напоминали ей о том, как хорошо ее отец относился к Нелсу, чего она никак не могла пережить. Я не исключаю, что после продажи она успокоится.
— Итак, где она?
— Пойду поищу. — Я оставила Пенелопу на пороге. Может, это было невежливо, но я ни за что не хотела пускать ее в дом. Я нашла Зан в бассейне. Она методично плавала туда и обратно. Вообще-то он слишком мал для нее, и основные силы тратятся на развороты, но она обожает физические нагрузки и плавает каждый день, как бы холодно ни было. Я сказала ей, что на пороге ее ждет мать. Зан скривилась.
— Если хочешь, я могу сказать ей, что ты не хочешь ее видеть или что тебя нет дома, — предложила я.
Зан стояла в воде, тяжело дыша после нагрузки.
— Я не видела ее с Рождества, — сказала она. — Это невыносимо. К полудню она уже напивается.
— Ксантия! — Мы обе обернулись и увидели, как Пенелопа семенит через газон в сторону бассейна. — Ксантия! Моя бедняжка! Я приехала забрать тебя.
— Привет, мама, — поздоровалась Зан.
— Ты же можешь жить у меня, дорогая, — продолжала Пенелопа, подходя к самому краю бассейна. — Тебе нет необходимости оставаться с отцом или Мартой. У нас же есть чудесный бассейн, ты сама знаешь. — Она опустилась на свои толстые ляжки и опасно раскачивалась. — Ты можешь поехать со мной прямо сейчас. Потом я пришлю Джимми забрать твои вещи.
— Нет, мам, — ответила Зан. — Я не хочу уезжать.
Пенелопа повернулась ко мне.
— Ты не могла бы оставить нас на минуту? Пожалуйста! — требовательно и надменно произнесла она.
Я собралась уйти, но меня остановила Зан:
— Подожди, Марта. Я никуда не собираюсь уезжать. Я остаюсь здесь.
— Но, Ксантия, — заворковала Пенелопа, — я так по тебе скучаю, дорогая!
— Мам! Поезжай домой, — ответила Зан. — Я приеду и навещу тебя на следующей неделе перед отъездом в Лондон. — С этими словами она надела очки и мощными гребками устремилась к концу бассейна.
— Зан! — Пенелопа пустилась вдогонку, но Зан уже развернулась и поплыла обратно. Пенелопа тоже повернула назад, но Зан плыла быстрее, чем та передвигалась на шпильках. Наконец Пенелопа это сообразила и стала ждать ее у торца бассейна. Когда Зан доплыла до него и коснулась рукой края, Пенелопа попыталась схватить ее за кисть. Я не знаю, на что она рассчитывала, но результат был неизбежен. Зан повернулась, а Пенелопа полетела вниз и с грохотом плюхнулась в воду, подняв целый фонтан брызг.
Там было глубоко, и она начала тонуть. Зан тут же сообразила, что случилось, подплыла к матери и подтащила ее к ступенькам на краю бассейна.
Я с неохотой подала ей руку, чтобы помочь выбраться. Бедная женщина судорожно всхлипывала. Мы с Зан отвели ее в дом, Зан сняла с нее мокрую одежду. Была проблема, во что ее переодеть, но я сообразила найти какие-нибудь старые вещи Нелса. Он крупный мужчина, но даже его брюки едва сходились у нее на поясе, хотя рубашка оказалась почти до колен. Мы погрузили ее как можно быстрее в машину, и водитель повез ее домой в Константна.
Бедная Зан. Бедная Пенелопа. Но все равно было смешно.
Когда же наконец он позвонит? Жаль, что мы заранее не условились снова встретиться. Просто обсуждали наши отношения. Не знаю, захочет ли он снова меня видеть, но сама мысль, что не захочет, приводит меня в отчаяние.
Нелс улетел сегодня в Лондон на встречу с банкирами по поводу приобретения «Гералд». Эти последние дни были просто ужасными. Ни о Беатрис, ни о «Лагербонде» мы больше не говорили. Фактически мы не говорили вообще. Но я сделала все, чтобы в Лондон он отправился без Беатрис. Завтра она возвращается в Штаты. А я вечером еду в Йоханнесбург. Чтобы провести там ночь.
Я начинаю вести тайную жизнь, и у меня появились секреты даже от дневника. Странно, но это вызывает какой-то трепет и наполняет все особым смыслом. Мне трудно выразить словами, что я чувствую. Я абсолютно уверена, что мой дневник пока никто не читал, но нет никакой гарантии, что так будет вечно. Наверное, глупо вообще писать об этом. Но ведение дневника придало моей жизни какую-то осмысленность, а я — видит Бог — так в этом нуждалась. Я только что перечитала первую страницу. Господи! В каком же я тогда была отчаянии. Я и сейчас его часто чувствую, дела идут неважно, но появилась какая-то надежда. Надежда есть всегда.
И сегодня предстоит поездка в Йоханнесбург.
Йоханнесбург был просто великолепен. Он был великолепен. Хотя это всего одна ночь, но она того стоила.
Нас едва не поймали. Я увидела Роджера Темпла, когда он выходил из лифта, в который мы входили. Он работает на «Англо-Американ»[30] и, по счастью, был целиком занят беседой с каким-то бизнесменом. Я была поражена, что он меня не узнал: всего лишь два месяца назад мы сидели друг напротив друга у Джеймсонов. Наверное, глупо рисковать, встречаясь в таком месте, но я так рада.
Увидимся ли мы снова? Мы не говорили об этом. Я хотела спросить его в конце, когда мы прощались, но не стала. Это бы только все усложнило: пришлось бы говорить о характере наших отношений, их невозможности, о том, что все это просто безумие и какое-то умопомрачение, у которого нет будущего. Я не хочу об этом думать, хочу просто наслаждаться каждым мгновением, проведенным с ним.
Чувствую ли я себя виноватой? Лучше не спрашивать.
Мое сердце поет.
21
