То, что женщина, сидевшая напротив Кальдера, была дочерью Корнелиуса ван Зейла, бросалось в глаза. Тот же высокий рост, такая же квадратная челюсть и проницательные голубые глаза под характерными бровями. У нее тоже были широкие плечи, но худощавое и мускулистое тело, скорее угловатое, чем женственно-округлое. На ней были джинсы в обтяжку и легкий свитер, светлые волосы коротко подстрижены, в ушах по три маленькие золотые сережки. Кальдер прикинул, что ей должно быть около сорока, но не будь у нее морщинок вокруг глаз, она выглядела бы намного моложе.

Они сидели в ресторане на набережной Виктории и Альфреда — огромном комплексе причалов, магазинов, ресторанов, яхт и рыболовных судов. Пристань перед ними бурлила: туристы и жители Кейптауна, в основном белые, пытались успеть насладиться солнцем в конце осени. Из раскрытых окон доносилась громкая музыка, создавая странную смесь из церковного пения, саксофона и четырех электрогитар, на которых играли парни в шотландских килтах. Вся эта какофония обрушивалась на толпу зевак. На заднем плане высились башни из стекла и бетона делового центра города, а за ними — Столовая гора: длинная и высокая серая стена, светлая в лучах солнца, на которой на высоте три тысячи футов над городом покоилось таинственное плато.

Кальдер впервые увидел ее с борта самолета, когда оторвал взгляд от завтрака: огромные очертания в утреннем синем небе, поднимающиеся, как остров, из бескрайнего одеяла облаков, из которого вдалеке на востоке высовывались острые вершины других гор. Когда самолет подлетел ближе, стало видно, как облака наезжают на гору и закручиваются вокруг нее, подобно волнам, разбивающимся о скалистый берег. Но теперь, семь часов спустя, облака исчезли, оставив после себя только ярко-синее небо и мерцающую гору.

Чувствуя тяжесть в голове — предыдущей ночью поспать удавалось урывками, — Кальдер сосредоточился на меню, стараясь определиться с выбором: пирог с мясом газели или страусиное мясо. В конце концов он решил попробовать пирог. Зан выбрала пасту.

— Так вы единственная из ван Зейлов, кто продолжает жить в Южной Африке? — спросил Кальдер.

— Да, — подтвердила Зан. Ее южноафриканский акцент был гораздо сильнее, чем у других детей Корнелиуса. — Мне здесь нравится, особенно в Кейптауне. Вы должны признать, что это чудесный город.

— Не идет ни в какое сравнение с Лондоном посреди зимы, — согласился Кальдер.

— Я знаю. Я прожила там год, и такие долгие ночи навевали на меня уныние. И еще то, что там все ходят в черном — в такой серой стране это просто ужасно. Предполагалось, что я там буду учиться в Лондонской школе экономики, но все мое время уходило в основном на борьбу. После первого года я не стала продолжать и уехала в Мозамбик, где пробыла какое-то время. Все это было замечательно, но после победы и прихода к власти Манделы я решила вернуться домой. В конце концов, мы и боролись за то, чтобы Южная Африка стала свободной.

— А чем вы занимаетесь сейчас? Чем-то связанным с политикой?

— Вот уж нет. После 1994 года я потеряла интерес к политике. Пусть теперь другие решают, что дальше делать со страной. Я получила наследство после смерти матери и занялась вложениями в недвижимость. Так я познакомилась с Питом, вышла за него замуж. Теперь я провинциальная домохозяйка с двумя детьми и очень счастлива.

— Вы считаете, что ваш отец совершил ошибку, уехав из Южной Африки?

Зан взглянула на него:

— Да, я так считаю. Он всегда столько говорил о том, как важна для него эта страна, а потом передумал. Я знаю, что Марта этим тоже была недовольна. — Она вздохнула. — Боюсь, что после ее смерти я потеряла связь с родственниками. Говорят, что такие события либо сплачивают семью еще больше, либо, наоборот, разъединяют. Наверное, в моем случае случилось последнее. Время от времени мы перезваниваемся с Эдвином, я встречалась с Тоддом и Ким, когда они приезжали сюда после свадьбы, но с отцом мы отношений не поддерживаем.

— А кто, по-вашему, убил Марту? — спросил Кальдер.

— Вы имеете в виду, не считаю ли я, что ее убил отец? — Зан устремила на Кальдера испытующий взгляд голубых глаз.

Кальдер выдержал его и пожал плечами.

Она немного расслабилась.

— Все эти годы я не раз задавала себе этот вопрос. Полиция утверждала, что это были повстанцы АНК. Разумеется, в те дни полиции никто не верил, но исключать такую возможность все-таки нельзя. Повстанцы часто проникали через заповедники вроде Купугани на западе Крюгер-парка, а потом смешивались с местным населением и терялись в городах и деревнях. Обычно они вели себя тихо и старались не привлекать никакого внимания: весь смысл был в том, чтобы попасть в страну незамеченными. Я наводила справки, когда на следующий год оказалась в Мозамбике, но об убийстве Марты никто ничего не знал. Это могли быть и браконьеры — их тогда было очень много. Тодд считает, что эту версию придумали для отвода глаз. Может, и так. А может, ее убила тайная полиция. А может… — она помедлила, — может, это был и мой отец. Вы ведь приехали, чтобы выяснить именно это, верно?

Кальдер кивнул:

— Я стараюсь быть объективным. Кто-то пытался убить Тодда и меня, кто-то превратил мою сестру в калеку…

— Я слышала об этом, — заметила Зан. — Мне искренне жаль.

Кальдер быстро улыбнулся:

— Кто-то пытается помешать Тодду или мне выяснить, что случилось с Мартой. И — да — ваш отец входит в список подозреваемых.

Зан нахмурилась:

— Мы с отцом очень давно не общались, но все равно трудно представить, что за смертью Марты стоит он, не говоря уже о покушении на Тодда.

— Вы жили в их доме, когда ее убили. Я так понимаю, что их брак в этот период переживал не лучшие времена?

— Верно. Часть той зимы я прожила в «Хондехуке», хотя за пару дней до смерти Марты улетела в Лондон. Но ответ на ваш вопрос — да, атмосфера в доме была ужасной. Отчасти это было связано с решением отца закрыть «Кейп дейли мейл». Марта была категорически против. Я считаю, что у одного из них, а может, у обоих, была связь на стороне.

— Правда? И у кого?

— Я не знаю, — ответила Зан. — В то время я не хотела об этом думать и стремилась иметь хорошие отношения с обоими. Дело в том, что во время учебы в университете я отдалилась от них. Я была настроена на порядок радикальнее, думаю, во мне говорило чувство протеста, свойственное молодежи. Но когда убили моего дядю, я поняла, что отношения с матерью испортились окончательно, и отец с Мартой остались единственными близкими мне людьми. Я очень волновалась за их безопасность, если начнется революция и воцарится насилие. Мне хотелось навести мосты. — Она замолчала и, закусив губу, отвернулась, устремив взгляд на гору. Когда она снова посмотрела на Кальдера, в ее глазах блестели слезы. — Думаю, что мне удалось. Марта мне очень нравилась. Она оказалась замечательной мачехой, когда я была маленькой, и стала мне совсем как мать, даже ближе родной матери, но я сама оттолкнула ее, когда подросла. Я очень рада, что ту зиму перед ее смертью мы провели вместе.

— Мне жаль, что я заставил вас ворошить прошлое, — мягко сказал Кальдер.

— Да нет, все в порядке, — отозвалась Зан. — Кто-то должен был это сделать. Отец не будет, а Тодд попытался, и сами видите, что получилось.

— А не было ли кого-нибудь, что желал Марте смерти? Ненавидел ее?

— Моя мать ненавидела Марту, — отозвалась Зан. — Но это понятно. Она не могла ей простить, что та увела у нее мужа. И злилась, что после развода газетный бизнес остался у отца. Деньги на его приобретение дал мой дед, отец мамы. — Зан заметила, что Кальдер хочет задать другой вопрос, но не решается. — Но я сильно сомневаюсь, что моя мать причастна к убийству. Если бы Марту убили, проломив ей голову бутылкой из-под джина, то тогда — возможно. Моя мать почти всегда была навеселе. Она точно не смогла бы убить своими руками и была слишком неорганизованной, чтобы спланировать убийство. Сейчас