Блаженный оказался худосочным юношей в застиранном армейском комбинезоне, который висел на нем мешком. Был он небрит, нечесан и чем-то походил на обитателя трущоб Карантинного порта.
Топот многочисленных сапог раздался одновременно с нескольких сторон – бойцы освободительной армии рысцой выбегали на площадь из тесных улочек, образуя кольцо вокруг блаженного, причем все молча снимали береты и замирали в почтительном ожидании, заставляя Вико лишний раз подумать о загадочности сиарской души. Как только движение войск прекратилось, кардинал неожиданно сильным раскатистым баритоном затянул «Отче Наш Всемогущий», и толпа довольно стройно подхватила почин своего пастыря. Когда закончили петь, Вико поспешно натянул наушники.
– Братья и сестры… – обратился блаженный к притихшей публике.
– Здесь только братья, – поправил его кардинал.
– Папочка, не мешай, – поставил его на место блаженный.
– Братья и сестры! Может и не беда пришла к нам, а спасение, так что, когда я уйду, вы, на всякий случай, покайтесь, исповедуйтесь, причаститесь и больше не грешите. Беду еще можно пережить, а вот спасение – никогда. Явилась к нам плоть и кровь, могучая и неистребимая ни оружием, ни молитвами. Мир содрогнулся и укрылся ото всего, чего коснулся взор пришельца, а заодно и от нас. Уходите в джунгли, стройте хижины, сейте маис, ловите кабанов и утиц, только Красного Беркута не трогайте. А когда срок придет, посланец Бездны удалится восвояси с подарочком для господина своего, которому он кланяется и иного счастья не знает. Если придется перед идолом склониться, кланяйтесь, только пальцы, средний и указательный, скрестите – он не заметит. А растолкует слова мои тот, кто слышит меня лучше, чем видит, хоть и уши свои заткнул. Только вам толкования его ни к чему – пусть себе самому толкует…
И все. Блаженный умолк, оглядел толпу и пошел восвояси. Людская масса раздвигалась перед ним, но он, как будто, ее уже не замечал, следуя своей дорогой в сторону скита.
Э. Н., 6 день, 21 ч. 47 м.
– Матильда, в каком ты звании? – Вико запалил керосиновую лампу и приблизил ее к лицу радисточки, дремавшей на одном из чемоданов с походной канцелярией. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как блаженный Иор покинул площадь.
– Младший регистратор, – отозвалась Матильда, стремительно поборов сон.
– Что для младшего регистратора означает приказ начальства?
– То же, что и для премьер-советника – руководство к немедленному действию.
– А если я прикажу тебе раздеться? Прямо сейчас.
– Это приказ?
– Нет, это вопрос.
– Разденусь. Хотя я предпочитаю летчиков.
– А потом?
– Напишу докладную президенту.
– Дойдет?
– Наверное, нет.
Некоторое время они смотрели друг на друга, она – с некоторым испугом, а он – со сдержанным интересом.
– Матильда, мне нужна сиарская форма, желательно гвардейского офицера. Можешь привести?
Она вдруг совершенно не по уставу прыснула в ладошку.
– Офицера или форму? – Она с трудом подавила вздох облегчения.
– Офицера в форме.
– А потом?
– Только привести.
– Есть, шеф! – Она подошла к полке и сняла с нее небольшой коричневый саквояж. – Только мне надо переодеться.
– Прости, девочка, выйти мне некуда, так что я отвернусь…
ОТРАЖЕНИЕ ВТОРОЕ
Он пел! Он сам не сразу заметил, как из его гортани вырываются звуки. Он пел Славу Родонагрону! Конечно не так, как Просители, стройно и громко, но все-таки… Статуя получилась на славу – и чем выше реял его восторг, тем величественней и лучезарней был лик владыки.
Местные вожди, те, что вовремя упали на колени и потому были еще живы, исправно отбивали поклоны, а те, кто сбивался с ритма, получал молнией по загривку – не топор палача, но плеть наставника.
Он услышал, что поет не один. Среброволосая дама с обнаженными плечами, та, что второй преклонила колени, подпевала ему, и глаза ее лучились радостью, и светлые слезы умиления блестели на ее щеках. Прикосновение к Жезлу сделало свое дело… Она пела, и мелкие морщины на ее лице разглаживались, она пела, и лицо ее наливалось здоровым румянцем. Первая женщина, преклонившая колени, будет женщиной посланца владыки – он подарит ей молодость и продлит ее жизнь до тех пор, пока она не надоест ему.
Прочие припавшие к стопам тоже пытались что-то мычать, но смысл Славы был им непонятен… Недремлющий умолк, умолкли и все остальные. Умолкли, но не посмели подняться с колен, и это было хорошим знаком. Он приблизился к Среброволосой и небрежно, как это всегда делал владыка, дал ей знак подняться.
– Наконец-то мы дождались посланца Родонагрона-бессмертного! – сказала она, трепетно сложив
