удивительно грациозные и пластичные, танцевали свои диковинные танцы. Морпехи дружно рукоплескали их искусству и больше не чувствовали себя одинокими. По кругу пошли бутылки с пивом, и началось веселье, которое достигло своего апогея, когда в круг танцоров вышел Маккуэйд. На его груди было повязано три лифчика, позаимствованных у местных красавиц. Правда, их пришлось связать в один, чтобы застегнуть на необъятной груди сержанта. На обширном животе Маккуэйда красовалась набедренная повязка, сплетенная из травы. Дополняли наряд высокие армейские ботинки на голых ногах и толстая сигара в зубах. Его танец с деревенскими танцовщицами вызвал бурю восторга, которая сменилась громовыми аплодисментами и восторженным свистом. К танцующим присоединились Ковбой Шапиро, майор Велмэн и капитан Марлин, одетые в таком же стиле.

Я аплодировал и веселился вместе со всеми, когда чья-то рука легла мне на плечо. Обернувшись, я увидел Дэнни. Глаза его оживленно блестели, лицо чуть порозовело.

— С Рождеством, Мак! — весело крикнул он. — Надеюсь, вы не вылакали все пиво?

После Нового года наш батальон погрузили на транспорт «Принц Георг» и перебросили на Хило, один из Гавайских островов. Местечко там было — не дай Бог, несмотря на то, что это Гавайи. По ночам холодно, днем жарко, воды так мало, что ее выдавали порциями. Но хуже всего пыль. Она был везде и днем, и ночью. Стоило убрать и вычистить палатку, как через пять минут ветер приводил все в прежний вид.

Увольнительные на Хило не приносили былой радости. Остров населяли американцы японского происхождения. К тому же кто-то пустил слух, что вторая дивизия морской пехоты — это наемные убийцы. Так что отношение к нам было более чем прохладное. На острове имелось несколько борделей, но длинные очереди солдат, выстраивавшиеся туда каждый день, отбивали всякое желание. И тогда снова, как раньше, улыбка и дружеское слово товарища становилось для нас той бесценной поддержкой, которой не понять никому, кроме нас самих.

И было чертовски обидно находиться совсем рядом с домом и не иметь возможности попасть туда. Мы чуть с ума не сходили, слушая американские передачи по радио, читая свежие американские газеты...

Но вскоре опять начались марш-броски, строевые занятия, учения, смотры. Прибыло и пополнение. Совсем зеленые самоуверенные салаги. Мы даже не пытались показать им свое превосходство, потому что они и так с почтением и восхищением смотрели на ветеранов Таравы и Гвадалканала, опытных, усталых двадцатилетних ветеранов. Мы все делали лучше их, нам легко давались многомильные марш-броски, но если они это делали с азартом, стараясь доказать, что ни в чем не уступают ветеранам, то мы просто выполняли свою работу, тянули лямку. В нас уже не осталось прежнего задора и честолюбия. Даже Сэм Хаксли перестал выдумывать для нас головоломные маршруты. Мы просто хотели вернуться домой.

Шли недели, и росла надежда, что этот десант станет для нас последним и что шестому полку наконец дадут идти в авангарде. Настроение постепенно менялось, и мы уже тренировались с каким-то ожесточенным остервенением.

А потом пришло известие, что четвертая дивизия морской пехоты десантировалась на Маршалловы острова, в то время как в Штатах уже формировалась пятая дивизия.

'Дорогой Сэм,

Я только что встречалась с полковником Мэлколмом. Мы пообедали в офицерском клубе, и он много рассказывал о тебе. Любимый мой, я так рада за тебя и горжусь тем, что я твоя жена. Мне говорили, как здорово воюет твой батальон и что тебя представили к очередной награде. Мэлколм также сказал, что в ближайшее время ты станешь его преемником на должности командира полка. Правда, меня смущает название твоего батальона. Неужели ребята не могли придумать что-нибудь поприличнее?

Я знаю, что полковнику Мэлколму не полагалось сообщать мне, где ты, но он сказал и я очень благодарна ему, хотя сердце замирает каждый раз, когда думаю, что ты так близко, на Гавайях.

Помнишь старого полковника Дрэйка, который вышел в отставку несколько лет назад? Он живет на Мауи, это остров рядом с Гавайями. Уже несколько раз приглашал навестить его. Я могу приехать.

Милый, любимый мой, не отказывай мне в этом. Я пыталась быть женой морского пехотинца, но теперь я просто жена, которая очень хочет увидеть своего мужа. В последние годы мы мало времени проводили вместе. А потом ты приехал из Исландии, и снова разлука... Я устала от этих бесконечных разлук и хочу видеть тебя. Хоть на день, хоть на час, мне все равно, только бы увидеть тебя, прикоснуться к тебе...

Видишь, начала письмо, как полагается жене офицера, но мысль о том, что ты совсем рядом, сводит меня с ума. Я люблю тебя, всегда любила и всегда буду любить.

Твоя жена Джин'.

Дрожащими руками Джин Хаксли распечатала конверт с ответным письмом мужа.

'Моя Джин!

Я отправляю это письмо не по почте, а через своего друга, который улетает в Штаты.

Родная моя, когда я читал твое письмо, мне было страшно за свой рассудок. Мысль о том, что я могу обнять тебя, любить тебя, чуть не свела меня с ума. Сколько раз я мечтал об этом последние два года!

Но, любимая, я прошу тебя, заклинаю, потерпи еще немного. Помнишь, когда два года назад я приехал из Исландии и принял этот батальон? Они же были совсем мальчишки, а мне требовалось сделать из них морпехов. И я сделал это. Теперь они настоящие морпехи, самые лучшие в Корпусе. Может, они и недолюбливают меня, может, даже ненавидят, я не знаю, но мне известно другое — мы вместе прошли через ад. А ведь эти мальчишки не профессионалы, как я. Им было куда труднее оторваться от своих семей. И они хотят увидеть своих жен не меньше, чем мы с тобой хотим увидеть друг друга. Просто для них это куда сложнее, чем для нас с тобой. Видит Бог, я не приношу себя в жертву ради них, но как я посмотрю им в глаза, если позволю себе то, о чем они тоже мечтают, но не имеют такой возможности? Зачем тешить себя несбыточным и обманывать друг друга? Ты же знаешь и понимаешь, что я должен находиться с ними до конца, ведь я их командир. Прости и пойми меня, любимая.

Я никогда не писал тебе об этом раньше, но сейчас хочу, чтобы ты знала. Еще когда ты совсем юной согласилась стать моей женой, то уже наверняка знала, что я буду женат не только на тебе, но и на морской пехоте. Ты никогда не жаловалась, и много раз я хотел сказать тебе, какая ты смелая и сильная женщина. Сколько раз я проклинал себя, что не могу уделить тебе того внимания и дать тебе той жизни, каких ты достойна. Я не мог подарить тебе ни домашнего очага, ни детей, которых ты хотела. И слова, которые ты слышала чаще всего, были: «Береги себя. Я скоро вернусь». Но пойми, родная, что без тебя я никогда бы не смог стать таким, какой я есть, добиться того, чего добился в жизни. Где бы я ни был, меня всегда согревала мысль, что дома ждет любимая женщина. И женщина такая прекрасная, что я просто не знаю, чем заслужил подобное счастье. Сейчас я знаю одно, что когда вернусь, то уже ни за что и никогда не расстанусь с тобой. Я не жалею о прожитой жизни и о выбранном пути, но мне очень больно, что тебе пришлось испытать из-за меня столько невзгод.

Еще чуть-чуть, любимая. Я вернусь, родная.

Люблю тебя, твой Сэм'.

Письмо выпало из рук Джин Хаксли. Она невидяще смотрела в окно, предчувствуя, что больше никогда не увидит своего мужа.

По всей видимости, шестой полк готовили к необычной операции. Это стало ясно, когда во время маневров нас ознакомили с новыми амфибиями «баффало», которые были больше и мощнее их предшественника «аллигатора». Шестой полк тренировался теперь в десантировании на «баффало», в то время как восьмой и второй полки занимались боевой подготовкой в горах.

Окрыленные надеждой, что это наша последняя компания, мы работали, как дьяволы. Теперь мы снова