Петлюры в город было, однако, столь стремительным, что многие офицеры все еще сражались за городом, не зная о его приходе.
Следующие эпизоды помогут понять, какой сумбур творился в то время. Один из русских офицеров, полковник Брофельд, посетивший меня днем, сказал мне, что торопится добраться до фронта. «Какого фронта? – спросила я. – Фронта уже не существует. Не показывайтесь, иначе вас арестуют». И тогда он сказал, что поедет домой, но я посоветовала ему оставаться на месте. К счастью для него, он последовал моему совету, потому что в его собственном доме был произведен обыск – его уже искали.
К этому времени с юга надвигались большевики. Генерал граф Келлер был вместе со своим адъютантом, полковником Пантелеевым, арестован и заключен в Михайловский монастырь. Схватившие его люди пытались лишить его золотой сабли (награды за героизм) и его эполет, но ему удалось их сохранить. Его могли бы спасти немцы, но он, будучи великим патриотом, отказался от их помощи. Я ходила его навестить и передать кое-какую еду и хорошо помню сцену в монастыре, где украинцы держали лошадей даже во внутреннем дворе. Генералу не пришлось долго ждать решения своей участи. Его ночью вместе с адъютантом отвели на площадь возле монастыря и там зверски расстреляли. Так погиб настоящий герой и рыцарь, верный своей клятве. На следующее утро, когда мы с дочерью проходили по этой площади, она заметила лужи крови на снегу. Это были следы убийства генерала Келлера.
В один из дней я узнала, что меня собираются арестовать в качестве заложницы за моего мужа, ведь он – землевладелец. И тогда я решила бежать вместе с дочерью. Я также пообещала взять с собой свою племянницу, няню моей дочери мисс Вайз, мою гувернантку-француженку мадемуазель Пуйоль и мою чехословацкую служанку Барбару. Я пошла в германское консульство за паспортами для поездки в Швейцарию через Берлин. Это было трудной задачей, если помнить, что мы были «злейшими врагами», но в конце концов, переделав мисс Вайз в фрейлейн Марию Вайсс, а мадемуазель Пуйоль – в швейцарку, а также выдав Барбару за австрийку, мы добились своего. Нам также поставили печать германского солдатского комитета, которая в дальнейшем оказалась очень полезной, поскольку эти комитеты с легкой руки большевиков вскоре быстро появились во всей немецкой армии.
Большевики приближались, и некоторые части петлюровских войск перешли на их сторону. Почти все поезда останавливались, а вокзалы и вагоны подвергались грабежу бандами разбойников. Киев был практически отрезан от остального мира. Петлюра повсюду разыскивал Скоропадского, и тому пришлось бежать в Германию, переодевшись в раненого – целиком забинтованного немецкого солдата. Если б его поймали, его ждала бы ужасная смерть.
Вновь Киев заполонила полупьяная толпа, повсюду творящая хаос.
Для того чтобы получить разрешение уехать из Киева, мы должны были обратиться к украинскому чиновнику. Несколько дней мы часами безрезультатно стояли в очереди перед его дверями. Но наконец, мы сумели прорваться к нему. Увидев мое имя, чиновник, похоже, пришел в смятение и, закрыв дверь, произнес: «Княгиня, для вас все будет сделано!» Мне вручили паспорт старой формы, но в него было вписано мое имя без указания титула.
Потом он добавил: «Однажды ваш муж спас мне жизнь. Я оказался в беде, когда был капитаном артиллерии и ударил своего полковника. Меня осудили на казнь или, по крайней мере, к пожизненному заключению, поскольку была война. Как вы помните, мой брат приносил мое прошение на имя императора в вашу палату в госпитале, попросив вас переслать это князю. Ваш муж передал письмо его величеству, который со своей обычной безграничной добротой изменил приговор на понижение в чине, а позднее разрешил мне сражаться за мою страну рядовым солдатом в знак доказательства моей преданности императору. Я вновь получил звание капитана и был награжден Георгиевским крестом за исключительное мужество. Но настали плохие времена, и я вам советую немедленно уехать из Киева, хотя путешествие будет опасным, потому что притесняют и грабят даже немцев в поездах, возвращающихся на родину. А убийства стали обычной вещью».
Наконец, настал день нашего отъезда – 27 декабря 1918 года. Мои дочь и племянница вообще не хотели уезжать из России, думая, что скоро город возьмут французские войска, и мне пришлось буквально заставлять их уезжать. Дочь возражала: «Я не верю, что придут большевики, и я не хочу уезжать в Германию от дома и друзей, оставлять своего отца в Крыму!» К ним присоединилась мисс Вайз. «Когда- нибудь вы будете благодарить меня за то, что я вас увезла!» – ответила я на это. Сердце мое разрывалось на части, но я считала своим долгом не допустить, чтобы они подвергались здесь дальнейшему риску.
Чтобы продемонстрировать, насколько моя дочь была уверена, что скоро вернется, я могу упомянуть то, что она, имея несколько своих комнат (с мебелью и прочими принадлежавшими ей вещами), к сожалению, отказалась продать все это за значительную сумму. «Мы уезжаем всего на несколько недель», – заявила она. Поэтому все осталось и, конечно, было потеряно.
Принц Фюрстенберг, заменивший в австрийском посольстве графа Форгати, любезно одолжил свою машину, чтобы отвезти нас и багаж на вокзал. Но так как в поезде не было багажных вагонов, мы не смогли забрать с собой многое. Утром перед отъездом мы услышали, что банды украинских солдат грабят, стреляют и совершают акты насилия на каждом углу. По этой причине немецкий командир дал нам охрану из пяти солдат. Как ни странно, они защищали троих русских подданных, одну француженку, одну англичанку и одну чешку – а ведь все представляли противоборствующую сторону. Мы благополучно доехали до вокзала, который находился в неописуемо грязном состоянии, и с трудом отыскали свой вагон. Потом мы обнаружили, что по дороге у нас украли два чемодана.
Моя служанка, приехавшая последней, привезла с собой остатки багажа. По дороге на вокзал кто-то бросил бомбу в музей, где находились русские офицеры, и эта бомба едва не попала в машину, в которой она ехала. Несколько украинских солдат остановили машину и обыскали мою служанку, но в конце концов она уехала и добралась до вокзала в самый последний момент. Мой багаж остался на перроне, так как не было времени перенести его в вагон. И конечно, потом мы его так и не нашли.
Мне было очень грустно покидать нашу любимую страну в таких обстоятельствах. У нас почти не было денег – только те, что я смогла прихватить с собой. Мы, однако, утешали себя мыслью, что скоро будут восстановлены закон и порядок и мы вновь вернемся к себе домой. А пока я надеялась, что смогу добраться из Германии до Франции, где, быть может, мой муж присоединится к нам.
Первая ночь в поезде прошла без особых происшествий, но утром в нашем купе появилась банда украинцев и потребовала револьверы, которые носили с собой наши охранники. Те, соответственно, подчинились, но никого из нас не тронули.
В следующем вагоне, однако, была дама, путешествовавшая в одиночку. У нее, несмотря на ее мольбы оставить хоть что-то из вещей, отобрали все. Я подумала и сказала нашим германским стражникам, что они легко могли бы вмешаться и предотвратить это ограбление. Но мне ответили, что если бы грабителям оказали сопротивление, то находившиеся поблизости украинцы быстро бы пришли на помощь своим товарищам и все это обратилось бы против нас. «Если б мы обратили внимание на это происшествие, они бы наверняка арестовали вашу светлость», – сказали они, и я поняла, что они были правы.
Наконец, мы доехали до временной германской пограничной станции Голобы. Это было просто скопление хижин, спешно построенных для размещения войск. Платформы не существовало. Мы, стоя на льду, чуть не замерзли от холода, пока граф Зигфрид, начальник станции, любезно не пригласил нас пройти в офицерскую столовую, что мы с радостью и сделали. Мисс Вайз, которую я предупредила не говорить по-английски, забылась и обратилась к моей дочери: «Не стой на льду, девочка!» Граф Зигфрид тут же повторил мое предупреждение: «Ради бога, попросите свою английскую няню быть здесь поосторожнее! Война еще не закончена, а мы находимся посреди революции – здесь у солдат, как и в России, есть свои комитеты, и мне необходимо получить их разрешение до того, как я смогу разрешить вам проезд!»
При этом объявлении сердце мое ушло в пятки, но я вручила ему наши паспорта, как он и просил. Просмотрев их, он явно почувствовал облегчение. «О, с вами все в порядке! – сказал он. – На ваших паспортах стоит печать Германского солдатского комитета».
Той ночью поезд не отправился дальше, так что для нас были поставлены кровати в офицерской столовой, и
