Правда, положение немцев также было весьма странным. С одной стороны, они 3 марта 1918 года подписали в Брест-Литовске мирный договор с большевиками – настолько позорный для России, что один из подписавших его, полковник Скалон, остро переживавший позор, ушел и застрелился, – и устроили в российском императорском посольстве в Берлине советского эмиссара Иоффе. С другой стороны, на Украине немцы беспощадно преследовали большевиков. При этом в Киеве работала комиссия по демаркации границы между Украиной и Советской Россией, и представитель большевиков Раковский жил в городе в отеле, на крыше которого развевался красный флаг.
Об одном из немецких офицеров, с кем я встречалась в Киеве, я должна отозваться с высшей похвалой. Мы дошли до этой оценки следующим путем. Однажды к моему мужу приехал герцог Лейхтенбергский, чтобы сообщить, что в Киеве с особой миссией находится атташе германского кайзера, желающий побеседовать с ним. И на следующее утро очень рано – где-то в 8.00 – появился сам полковник барон Штольценберг. Поскольку мой муж все еще испытывал недомогание и находился в постели, я встретила барона первой. Это был высокого роста человек, примерно пятидесяти лет, очень симпатичный, с приятными манерами и безукоризненным тактом. Он потерял одну руку ниже локтя. Встретив его, я провела гостя в спальню к мужу, где они в течение часа беседовали один на один. Барон Штольценберг сказал, что сегодня же вечером отбывает в Крым, и было похоже, что кайзер хотел бы знать, нуждаются ли члены нашей императорской семьи в Крыму в какой-либо помощи, а также хотели бы они уехать из России в Копенгаген или куда-нибудь еще. Мой муж сразу же ответил ему, что императорская семья никогда не примет подобное предложение.[23]
Муж передал барону письмо для великого князя Александра Михайловича, супруга великой княгини Ксении, с объяснением миссии, с которой он был послан. Спустя некоторое время барон Штольценберг вернулся в Киев, привезя с собой письма от великого князя и моей свекрови, которую он также видел. Оба были абсолютно очарованы бароном, и было приятно иметь возможность с такой искренностью хорошо отзываться о представителе когда-то враждебной нации. Мы часто виделись с бароном в Киеве до того момента, когда он сообщил нам, что вот-вот собирается в Германию, чтобы отпраздновать двадцать пятую годовщину своей свадьбы. Как увидим позднее, беднягу постигло разочарование в его планах.
Скоро стали очевидны сложности положения гетмана Скоропадского. Он сформировал свои собственные полки, но на них нельзя было положиться. Петлюру арестовали за его экстремистские взгляды, но украинские большевики усердно вели свою тайную пропаганду в огромном масштабе. В результате в Киеве то и дело возникали беспорядки. Скоропадский не смог удержать ситуацию под контролем. Каждый день мы узнавали об убийствах, взрывах бомб и поджогах. Гигантский пожар на складах динамита почти стер Киев с лица земли.
Этот последний инцидент заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробно. Я уже упоминала, что была занята тем, что оказывала помощь беженцам, которые толпами прибывали из России в состоянии ужасной нищеты. Все благотворительные учреждения, бывшие под опекой императрицы Марии Федоровны, уже не имели средств. Сотни вдов и сирот выбрасывались на улицу. Просьбы о помощи приходили со всех сторон, и мы пытались сделать все, что могли, чтобы ответить на них. Но наши усилия были как капля в море. Я отвечала за эту помощь, и у меня в городе продолжала работать канцелярия – где, к слову, я получала много прошений, все еще адресованных на имя вдовствующей императрицы, от людей, не ведающих истинного положения дел.
На утро дня взрыва я шла в свою канцелярию вместе с вдовой полковника, которая жила со мной и чьего мужа крымские большевики бросили в топку эсминца, оставив ее с маленькой дочерью совершенно без средств к существованию. Мы встретили барона Штольценберга и поговорили с ним об ожидаемом через несколько часов отъезде его в Германию. В течение четверти часа нашей беседы его, однако, осколком стекла ранило в глаз, и он чуть не потерял зрение. Так что он смог уехать лишь через месяц. Должна добавить, что мы часто навещали нашего друга в госпитале.
И вот когда мы вошли в канцелярию, секретарь, полковник Фуллон, обратил мое внимание на гигантское пламя, которое очень хорошо было видно из окна. «Не могли бы вы подойти к этому окну, княгиня? – произнес он. – Отсюда виден огромный пожар». Я только успела ответить: «Да, иду». И тут раздался ужасный взрыв.
Высоко над домами поднялось яркое зарево, которое то тут, то там было затянуто густыми облаками дыма. Город тряхнуло, и отовсюду донесся звон разбитых стекол. Все бросились вниз по лестнице, которая ходила ходуном, и едва мы успели добраться до ее низу, как она рухнула позади нас. Мы стояли, сбившись в кучу, а на нас дождем падали всевозможные предметы, земля тряслась, и стоял ужасный грохот. Взрывы становились все более мощными, и люди бросились на середину улицы. На тротуаре было небезопасно оставаться, потому что отовсюду падали вывески, лампы и оконные рамы. В любое другое время некоторые сцены выглядели бы комично. Один мужчина бежал по улице, одетый только в купальный халат, а другие были вообще почти без одежды. Кто-то подбежал ко мне и сообщил, что дом, в котором мы жили, рухнул.
В то время моя дочь была в школе, куда ходила, чтобы сдать экзамен. Так как я не могла добраться до нее, мы решили пойти в австрийский военный штаб, откуда я надеялась позвонить ей по телефону. Однако с коммутатора не было никакого ответа, и поэтому мы решили, что и он разрушен.
Все еще продолжались взрывы ужасной силы, но наконец они стали ослабевать, и я на машине поехала домой.
Некоторые улицы были практически уничтожены за это короткое время. Мой муж очень беспокоился и за меня, и за наш дом, как выяснилось, не слишком надежный, весь дрожащий от толчков. Но оказалось, что сообщение о его разрушении было ложным. Наша квартира находилась на первом этаже, и многие люди с верхних этажей, некоторые совершенно нам незнакомые, спустились к нам в поисках безопасности.
Немцы действовали энергично и спасли от взрывов другие склады, большинство из которых содержало взрывчатку. Если бы взорвались и они, Киев был бы полностью уничтожен. А так оказался целиком разрушенным один район, где долгое время дымились руины домов. Очень многие люди остались бездомными.
Мой муж через Одессу выехал в Ялту, чтобы заняться лечением своей раны, которая никак не заживала и причиняла ему огромные страдания. С собой он взял нашу дочь и мисс Вайз, оставив их в Одессе у моей племянницы, госпожи Игнатьевой. Моей бедной девочке было суждено пройти через еще один взрыв, организованный большевиками в Одессе, но, к счастью, она осталась целой и невредимой. Муж хотел заняться бизнесом в Крыму – фактически создать компанию с ограниченной ответственностью для управления имением в Полтавской губернии и построить там сахарные заводы. Так он надеялся спасти хоть какую-то часть нашего состояния. Он собирался задержаться там надолго, чтобы поставить это дело на прочные рельсы в том, что касается финансирования, а потом вернуться и забрать нас в Швейцарию.
И пока я дожидалась его в Киеве, до меня дошла ужаснейшая весть о смерти обожаемого императора и его семьи, зверски убитых в Екатеринбурге. Когда одна моя подруга пришла ко мне с этой вестью, я не могла этому поверить. Она рассказала, что митрополит Антоний получил телеграмму от патриарха Московского, в которой содержалась эта жуткая информация и где говорилось, что завтра будет проведена заупокойная месса. Никаких подробностей не сообщалось, но говорилось, что погибла вся семья.
На следующее утро отслужили заупокойную мессу – против желания украинцев, так что для избежания беспорядков пришлось разместить возле церкви германские войска. Гетман Скоропадский, бывший генерал-адъютант при императоре, на литургии не присутствовал. И это обстоятельство всех шокировало. Похоже, оно отражало намерение четко обозначить разрыв между Украиной и Россией и обозначить это особо возмутительным способом.
Я была совершенно подавлена этой новостью, вселившей в меня величайшую за все время печаль, какую только мне довелось пережить. Это означало, что жизнь в России для нас закончилась. Этому было невозможно поверить, и я не могла думать об императоре как об умершем человеке.
Вскоре последовали противоречивые сообщения, но за ними – другие, противоречившие предыдущим. Даже потом, находясь в Крыму, муж телеграфировал мне, что император жив. Но – увы! Истиной было то, что дошло до нас первым. Император, императрица, их маленький сын и четыре прекрасные дочери – все были варварски убиты 16 июля 1918 года с возмутительной жестокостью. После многих недель заточения в тесной комнате, где их подвергали нечеловеческому обращению и непрекращающимся оскорблениям со стороны озверевших солдат, их отвели в подвал и беспощадно расстреляли одного за другим Император
