лошади, дым идет с их крупов на солнце. Полные страха, они раздувают ноздри, рвутся в сбруе. Начинает реветь ракетная установка «катюша», однако все ракеты ложатся на пляже и на воде у набережной. Высоко в небо поднимаются фонтаны воды, но они не приносят значительного ущерба. В воде плавает много опрокинутых, полузатонувших лодок. Спасительный причал для посадки на пароходы отошел от набережной примерно на 1,5 км. Мы продвигаемся метров на 150, но дальше ехать опасно из-за взрывающихся снарядов 15,2-см и их осколков. Пыль, грязь и пороховой дым висят в воздухе. При взгляде на причал в Розенберге я вижу несколько маленьких моторных и весельных лодок и паромов. Залив здесь полукругом вклинивается в гавань. Снова и снова фонтаны бурлящей пены высоко поднимаются из воды. «Боже мой! Если бы мне только удалось попасть на причал!» Жуткий страх снова охватывает меня, может быть, сильнее его я еще нигде не испытывал. И если вся упряжка или только одна лошадь падет, куда я побегу с толстой шиной на ноге? При каждом толчке раненный в живот солдат стонет, и мы должны ехать очень медленно и осторожно. Нервы мои на пределе. «Друг, заткнись, пожалуйста, у нас здесь совершенно другие заботы!» С крутого склона высоты 21 нам кричат несколько вояк: «Ты идиот! Уезжай отсюда со своей телегой быстрее, ты вызываешь огонь на себя! Русские вот-вот будут здесь! Уезжай быстро!» Я не знаю, что нам делать дальше. Из-за плотного огня какое-либо движение вперед просто невозможно, осколки сыплются на улицу всего лишь на расстоянии ста метров перед нами. И все-таки мы медленно двигаемся, так как здесь уже стали слышны ружейные выстрелы. Я не думаю, что мы можем проскочить невредимыми. И все-таки это единственный выход. Я толкаю в спину «хиви»: «Вперед! Давай!» Затем сверкает молния разрыва прямо перед нами. Грязь, пыль, чад, осколки! Мы погоняем лошадей. Мой «хиви» сидит смертельно бледный рядом со мной. Я нахожусь в таком же жутком состоянии, как и он. «Хиви» держится одной рукой за козлы, в другой у него хлыст. Я рву его у него из рук и кричу на бедных лошадей так, что меня вполне может услышать противник: «Ей! Ей!», и с шумом орудую кнутом. Мы попадаем в плотное облако пыли, и я уже вообще не знаю, что происходит вокруг. Вижу только с трудом пробивающиеся через пыль и дым лучи солнца. Становится все светлее и светлее! И все-таки мы прорвались! Но впереди снова взрываются снаряды калибра 15,2-см. Сюда доносится только их треск и вой «ииии!», но это от 25 до 30 м до нас. Мы едем дальше. Теперь лошади раздувают ноздри и несутся, словно смерч. Я боюсь, как бы не упасть с козел. Решаюсь подъехать к Розенбергу, но слышу, что над ним воют самолеты. На расстоянии видимости от города мы останавливаемся в более или менее удачном укрытии. Летчики летают как-то лениво, но достаточно дерзко. Они бомбят артиллерийские огневые позиции на морском берегу, Там снова высоко поднимаются грязь, чад и дым. В то же время я слышу гром зенитных орудий. Но «упрямые летуны» продолжают стрелять из бортового оружия. Будучи защищены снизу броней, они опускаются к самой земле. Никто не может сбить их. Наконец молоты бортовых пушек замолкают, и не шипят больше ракеты. Самолеты перепахали весь Розенберг. Все здесь выглядит ужасно! На улицах наряду с горящими руинами появились огромные воронки от бомб, дома сжаты взрывной волной друг с другом. Здесь остались целыми только маленькие домики. Я никогда не забуду ту ужасную картину, которую затем увидел. На большом дереве, в которое угодила бомба, я вижу, в четырех-пяти метрах над землей, на нижних ветвях висит самоходная машина. Водители и санитары, сопровождающие раненых, мертвы. Их тела спускаются из открытых дверей! Позади двери широко открыты. Мы двигаемся дальше по Розенбергу, пытаясь найти причал для посадки на суда. Я замечаю повсюду укрывшихся у стен домов и руин от 10 до 12 раненых. Если раздается взрыв снаряда или же летчики бросают бомбы, они боязливо стараются вжаться в стены. Здесь едва ли имеется дом, который не был бы разрушен. Я с сожалением не встречаю ни одного солдата, у которого можно было бы спросить, как проехать к причалу. Зловещая атмосфера! Горящие дома, шелест, громыхание обрушивающейся кладки. Там будут, вероятно, еще раненые, которых не достал снаряд или пуля, но поразили кирпичи разрушающихся домов. Много мертвых, но вновь и вновь попадаются раненые. Они лежат и в полуразрушенных домах и ждут, когда к набережной из Пиллау подойдут суда, чтобы забрать их. Улицы, покрытые мусором и грязью, служат для нас большим препятствием. Мы поворачиваем в переулок — повсюду та же картина! Испуганные, вновь слышим зудящий шум мотора Ил-2. Снова прибывают эти проклятые летчики, чтобы поражать артиллерийские батареи на морском берегу. Отдельные тяжелые снаряды взрываются на незначительном расстоянии от дома, который превратился уже в огромные руины. Мы неожиданно останавливаемся на перекрестке у жандармского бетонного бункера и узнаем полевого жандарма по жестяному знаку, который висит на цепи на его шее. Эти жандармы внушают страх обывателям. Мы их называем «кулачными героями». Их задача — повсюду добиваться соблюдения порядка. Однако местный жандарм боится даже голову высунуть из бункера. Мы останавливаемся, чтобы узнать, как пробиться к причалу. Я спрашиваю жандарма, стараясь перекричать рев бортовой пушки: «Где самый короткий путь к посадке на корабль?» Жандарм объясняет, как туда проехать, и сразу же скрывается в своем бункере. Теперь, однако, для нас нет ничего более важного, чтобы убраться отсюда! На следующем углу, как он сказал, я смогу увидеть в ста метрах этот причал! Сделано! Повозка катится к цели, слышу, как сердце бьется у меня в груди. Теперь все хорошо видно. Я притормаживаю повозку и медленно въезжаю на причал, туда, где обычно ездят верхом. Но не вижу никого вокруг. Нескольких вояк, которые, как я наблюдал, катили по деревянным брусьям бочки и отдыхали на причале, сидя на балке, здесь теперь уже нет. Ах, они наверху! Безмолвно смотрят на нашу повозку, но затем продолжают свое дело. «Вы что, с ума сошли? Иваны здесь просматривают все! Сейчас нас накроет огнем!» Я мог понять их страх, но и мне необходимо спуститься с козел и сгрузить с повозки солдата с ранением в живот. Я стал действовать очень энергично! Наконец они поняли нашу ситуацию. Руки солдат спускают меня вниз. Потом берут бедного раненого. Он еще жив! Они кладут его осторожно на брусья. Затем распрягают лошадей, садятся на них верхом и уезжают. Я не знаю, что с ними позже случилось. Но меня они крепко подвели. Мой «хиви» прячется с одним солдатом за брусья. Я охотно пожелал бы ему всех благ, так как он был тем, который помог мне в Бальге пересесть на его повозку и довез досюда. Больше я его не видел. Я сижу на причале со своей длинной затянутой в бинты ногой. Появляются солдаты из дивизии «Герман Геринг», которые ждут здесь парохода. Все они снабжены необходимыми документами, все имеют какое-либо специальное образование, или же это танкисты без танков. Они думают, что корабль уже скоро прибудет. Как только снаряд взрывается на причале, все быстро исчезают за парапетом набережной. Из Розенберга прибывают отдельные раненые. Некоторые прихрамывают или даже ползут! Наконец я вижу, как к набережной подходит маленький корабль, раскачиваясь на высокой прибрежной волне, и наезжает почти на причал. Быстро спрыгивают несколько матросов, нахлестывают причальный канат на тумбу и затем кричат: «Быстро! Быстро! На корабль!» Матросы помогают мне взобраться на палубу. Вносят также солдата с ранением в живот. Он стонет, так как его поспешно тащат на палубу, не думая о деликатности. Затем матросы сгружают ящики с боеприпасами и лекарствами и кричат приближающимся солдатам: «Быстро! Быстро! В темпе! На корабль!» Всех раненых, которым удалось попасть на пристань, также приводят на корабль. Затем отдают швартовы! Моторы начинают работать на полную мощность! Судно вздрагивает. Описывая длинную дугу, корабль на большой скорости отходит от гавани на широкую воду. Русские мины поднимаются почти вертикально и устремляются к нашему судну. Отработанные гильзы зенитного орудия тоже падают в воду около нас, но не причиняют судну никакого вреда. Нос корабля высоко поднимается над волнами, а затем опускается корма. Матрос называет мне тип нашего корабля, именуемого «Ратас», которого я раньше никогда не видел. Это «Корабль Зибеля» — специальное судно инженера-конструктора Зибеля. На судне имеется зенитное орудие 3,7-см, которое защищает «Ратас» неплохим прицельным огнем. Так быстро, как только возможно для этого типа судна, корабль идет, отдалившись от побережья, в направлении Пиллау. Теперь я уже вижу приближающуюся к нам гавань в середине набережной и восточнопрусскую землю, там, где 4-я армия пришла к своему закату. Это случилось у немецкого Бахнау правее от русского блокадного кольца невдалеке от Розенберга у набережной залива и на востоке от Бальги со старой церковью, откуда я начал свою поездку, — вероятно, у Волиттника, правее другого крыла залива, отделенного косой. Существует ли сейчас еще Райхсштрассе — я не знаю. В книге Рейнхарда Хаушильда «Плюс минус нуль?» под заголовком «Горящий залив» — издательство Шнееклют — в 1952 году описаны все страдания и конец 4-й армии в котле Восточной Пруссии 29 марта 1945 года, как раз в то время, когда я там находился. Я верю, «котел» даже не занимал площадь в три километра! В этом полукруге всюду стояли страшный чад и облака дыма, которые возникали после разрывов ракет из орудий «катюша», снарядов «черной свиньи», выстрелов и осколков танковых и противотанковых пушек. Сверх этого, сюда, на морской берег, долетали снаряды собственных батарей. В трех местах я видел места запусков аэростатов с тросами, там, где замыкалось кольцо блокады у залива. Об этом периоде атаки русских говорили облачка взрывов зенитного орудия.