маленькие дети, замерзающие на обочинах дорог, раненые, лежащие здесь, вообще все, кто испытывает сейчас бедствие и нужду. «Бог мой, ты покинул нас?» Но Бог молчит! Я невольно вспоминаю заглавие одной из книг о Первой мировой войне. Снова трещат осколки снарядов, которые пугают меня. Я оглядываюсь в поисках лучшего убежища. За надгробным камнем нахожу место, где могу «опорожняться». Наконец мне это удается, и облегчение приносит пользу! Внезапно подъезжает запряженная лошадью повозка. Кучер «хиви» прыгает с козел и кого-то ищет. Тут он видит меня, с черно-серебристой нашивкой на рукаве «Великой Германии», и кивает. Убедившись, что я ранен, он подходит ко мне, и я узнаю, что он послан для перевозки раненых из «батальона львов» «Великой Германии» отсюда в Розенберг. Там есть маленькая гавань, откуда корабли перевозят раненых в Пиллау. Так как в тот же момент церковь снова начинает обстреливать артиллерия, он быстро мчится к лошадям и успокаивает их. Затем подходит ко мне и помогает взобраться на козлы. Счастливый, я усаживаюсь там и вновь чувствую приступ боли. И затем слышу опять столь привычное ворчание в воздухе. Я вижу низко летящий штурмовик (Ил-2) с красными звездами на несущих поверхностях. Я вижу даже летчиков в кабине. И сразу же раздаются взрывы бомб, стук бортовых пушек — словно молотом по наковальне — и шипение ракет. Мне не очень-то приятно сидеть здесь так высоко на козлах. Если возникнет серьезная опасность, то я не смогу, как «хиви», спрыгнуть с козел. Но он внимательно наблюдает за самолетами и старается ехать так, чтобы повозку не было видно с воздуха, например под кронами деревьев. Когда самолеты улетают, он вовсю гонит лошадей. Наш путь ведет к заливу. Не больше километра остается до того места, где насыпь опускается к морскому берегу. Однако мы вынуждены время от времени останавливаться под деревьями, так как самолеты появляются вновь и вновь и стреляют во все, что движется по земле. А здесь много транспортных средств, часть которых закопана глубоко в землю. Я вижу бункер-землянку и узнаю флаг Красного Креста над ней. К нам походит офицер медицинской службы и интересуется, куда мы едем. Узнав, что в Розенберг, он просит захватить с собой тяжелораненого, с огнестрельным ранением в живот, солдата. Трое бойцов приносят полумертвого мужчину и осторожно кладут его позади на повозку. «Пожалуйста, не давайте ему ни пить, ни есть», — говорит офицер и затем спрашивает меня, кто дал нам приказ ехать в Розенберг. В ответ я объясняю ему: «„Хиви“ был послан командиром „батальона львов“ дивизии „Великая Германия“ подобрать раненых из дивизии и сопровождать их в Розенберг». Мой «хиви» погоняет лошадей, и мы едем дальше. Воздух на данный момент, кажется, чист. Теперь мы едем по берегу песчаного пляжа у залива. Там стоят орудия всех калибров: зенитные пулеметы, реактивный миномет и зенитные орудия. Кроме того, на обрывистом берегу стоят закопанные грузовики с боеприпасами и пустыми ящиками. Рядом с орудиями выкопаны индивидуальные окопы для тыловиков. Едем дальше, теперь уже по равнине. Совершенно ясно, что эту неприкрытую ничем местность все время бомбят и обстреливают самолеты. Мой последний бастион — это спина «хиви», защищающая меня от осколков. Время от времени небо очищается, но потом снова появляются самолеты и грохочут бомбы так, что закладывает уши. Я судорожно осматриваю небо. И вижу направляющийся к Розенбергу американский бомбардировщик «Бостон», бросающий на город бомбы. Взрывная волна доходит даже до нас. Все гремит и грохочет, когда бомбы взрываются и черные грибовидные облака поднимаются в воздух. Теперь прилетают русские самолеты и бросают бомбы на Бальга. Я вспоминаю о церкви, в которой лежат многочисленные раненые, и радуюсь, что больше не валяюсь там, в этой старой кирхе. Но здесь «хиви» поставил лошадей прямо под водосточный желоб, и вода вовсю льет на меня. Обе лошади, по- моему, глухие, так как они не реагируют ни на воду, ни на взрывы, бушующие вокруг. На воде залива я вижу только несколько лодок, и их тоже обстреливают летчики. Я оглядываюсь, и вслед за мной «хиви» поворачивает голову. К нам направляется целый эшелон самолетов противника, которые собираются бомбить Розенберг. Но они, конечно же, нас заметили. Мой бог! Что теперь будет? Самолеты летят над пляжем и берегом, по которому мы едем. Здесь у нас нет никакого укрытия. И я уже слышу, как стреляют по нам бортовые пушки и пулеметы. Их грохот заглушает даже шипение ракет. Маленькие облачка зенитных разрывов растворяются в небе под фюзеляжами самолетов. Проклятье! Когда вокруг нас начинают подниматься фонтаны грязи и песка, мой «хиви» кувырком прыгает с козел в одиночный окоп. Я вновь вижу пилотов в кабине машин, которые, слегка покачивая крыльями, улетают теперь от нас. Один из летчиков отделяется от эскадрильи и летит на более важную для него цель. Это артиллерийские позиции зенитной пушки калибра 8,8-см. Я вижу, как на прислугу орудия и лошадей обрушивается бомбо-штурмовой удар.

Бомбы взрываются прямо на позициях. Это просто ужасно! Едва эти самолеты исчезли, как со стороны Бальга показались новые машины. Меня охватывает безумный страх. Здесь, совсем близко от спасительной гавани, меня вполне могут еще раз ранить, уже более серьезно. Я невольно поднимаю воротник мундира, втягиваю голову — как будто это может как-то мне помочь! Здесь, на берегу, я наблюдаю ужасающие картины: убитых людей, разорванных на куски лошадей и кровь — снова и снова кровь! Это настоящее убийство. Я думаю, в Дюнкерке[14] не было ничего подобного. Напротив! Гитлер берег англичан из политических соображений. Черчилль сказал тогда: «Мы могли бы установить мир, если бы того захотели!» Мой кучер «хиви», взобравшийся снова на козлы, погоняет лошадей дальше, на Фолиндорф. Повсюду та же картина! Здесь также бушевали бомбардировщики. Разрушен маленький мост через водоотвод, и мы должны ехать в обход, так как всю дорогу забили тягачи и грузовые автомобили. Наши батареи стреляют сюда с берега, но я слышу и вижу больше осколков, чем самих снарядов. Грузовые машины с боеприпасами и продовольствием убраны в укрытие. Рядом сидят солдаты, которые сжигают какие-то бумаги. Вояки снабжают себя всем, что только могут унести. Все ждут надвигающегося конца! Повсюду глубокие индивидуальные окопы, к которым мчатся солдаты, едва услышав рокот моторов. Меня больше всего беспокоит, что наши лошади при всем этом грохоте и неразберихе могут броситься бежать по улице. Но эти обе лошади, которые здесь спасают мою жизнь, прямо-таки великолепны! Или же они просто глухие. Мы приехали в Фолиендорф — городишко на полпути от Бальга до Розенберга. На стенах домов, бортах грузовых автомобилей и других свободных плоскостях бросается в глаза лозунг, намалеванный белой краской: «Смелость и верность». У меня есть время поразмышлять. Я думаю о том, что немецкие солдаты здесь, в Восточной Пруссии и в ее городах Замланде, Пиллау и Кенигсберге, воевали, фактически только исходя из стремления спасать многочисленное восточнопрусское население, дать ему возможность убежать от жаждущих мести советских солдат. И уже снова прибывают проклятые летчики! Бортовым оружием они решили, пожалуй, уничтожить нашу повозку, так как вокруг нее сыплются осколки и взрываются маленькие бомбы. Отвратительное чувство! Я наклоняюсь, поднимаю воротник мундира. Так как «илы» обычно подходят сзади, из Фолиендорфа, мне всегда кажется, что меня ранят в спину, особенно потому, что я сижу высоко на облучке рядом с кучером безо всякого укрытия. Все трещит и свистит вокруг меня, осколки стучат по повозке, на которой лежит бедный парень с огнестрельным ранением в живот. Я был уверен, что он еще раз ранен или уже убит, но, когда летчики улетели, посмотрел на повозку и, к своему удивлению, убедился, что он еще жив! Но я не могу забыть ужасную картину! Бомбы упали прямо в группу из шести-восьми солдат. Теперь они лежат окровавленные, изувеченные, с оторванными частями тела и разбитыми головами! Это поистине страшно! И повсюду между убитыми рассеяны маленькие ямки от малокалиберных бомб, которые летчики сбрасывают в массовом порядке. После того как мы проехали там, я весь пропах кровью. Эти картины уничтожения никогда не изгладятся из моей памяти. Здесь окружен на самом тесном пространстве остаток 4-й армии, спиной упершийся в море: «Смелые и верные!»

Дальше! Еще дальше! Мы не должны здесь оставаться. Я уже вижу, как лошади дрожат и пар идет у них со спины. Однако держатся они великолепно! Друзья лошади! Я вам так благодарен! Вы надежные, бедные наши спасители! Здесь без вас я, конечно, не выжил бы. Теперь мы уже видим цель — Розенберг. Это единственное место, где залив выходит далеко к берегу. Я не вижу ни кораблей, ни сходен, ни людей. Вокруг причала вздымаются фонтаны взрывов, пропадающих высоко в солнечном свете. Невдалеке от высоты 21 (двадцать один метр над уровнем моря) слева тянется улица. Она ведет к набережной и круто к ней обрывается. Вокруг бесчисленные индивидуальные окопы, земляные бункеры и канавы, так плотно сгрудившиеся вместе, что не оставляют между собой никаких промежутков. Там я вижу толкотню солдат. Это наша охрана. Русские, конечно, знают, изучив по карте это место, что именно отсюда ведет дорога в основную часть Германии. Естественно, что здесь должны быть хорошо защищенные от авиации и обстрела объекты. Поэтому русские постоянно обстреливают местность между высотой 21 и набережной. На этой узкой полосе повсюду валяются осколки от «черной свиньи» (калибр 15,2-см). Теперь иваны близки к цели, или что-то в этом роде! Пока мы здесь. Но удержим эту территорию ненадолго. Слышны выстрелы батарей, треск ручных гранат, вой снарядов и скрежет осколков. Они направлены на высоту 21 и прилегающую к ней территорию. Но ведется также обстрел улиц, а иногда набережной и акватории бухты. Обеспокоенно стоят