плотью. Вся жизнь в неправде, все — неправда. Бог милосерд и ко мне и к людям. Никто не знает, что такое болезнь. А потом спросила про мою мать, про брата и меня с прежней, здоровых дней, живой заботой.

Больше я ее не видела. В первое утро после кончины она лежала в своей комнате уже с таким лицом, какого я не знала, и была не она. Ее был только отпечаток великой скорби, какой иногда появлялся на нем. С ним она и ушла от нас.

Братство оплакивало ее, как своего учителя жизни и как свое несравненное духовное сокровище. Священники — наиболее известные в Москве, говорили над нею слова о том, что она знала больше их о пути к Богу.

Я тяжело заболела и при всем этом уже не присутствовала. Каждый день те, кто навещали меня, спрашивали: написала ли я Вам. Я сочла это каким-то указанием. И хотя моя душа, с тех пор как мы расстались с Вами на Харьковском вокзале, онемела, как я думала, уже до конца, оказалось, что есть слова какие-то и что Вы живы в ней. Помоги Вам Бог во всем — и больше всего в смертный час. [Москва, 20.01 (2.02).1921].

***

Венгерова, Зинаида Афанасьевна. Русский литературный критик, историк литературы, переводчица, сестра С.А.Венгерова. Родилась в 1867 г., умерла в Нью-Йорке в 1941 г. Писала преимущественно о западной литературе XIX–XX вв. Была сотрудницей журналов «Северный Вестник», «Вестник Европы», «Русская Мысль» и др. Общалась с Шестовым главным образом в конце девяностых годов и в первое десятилетиеXXвека. Одна из первых критических статей о творчестве Шестова была написана Зинаидой Афанасьевной. Статья появилась в январе 1900 г. в журнале «Образование» под заглавием «Л.Шестов. Шекспир и его критик Брандес». Несколько лет спустя Шестов написал статью

о Венгеровой, которую он отдал в газету «Киевские Отклики» в апреле 1906 г. Нам неизвестно, была ли она тогда напечатана. В манускрипте № 8 архива Шестова (лист 162) находится неоконченный набросок о Зинаиде Венгеровой, вероятно, написанный осенью 1905 г., который, возможно, является началом указанной статьи. Воспроизводим набросок:

«У ней был тихий, нежный голос — большая прелесть в женщине», — сказал король Лир по поводу Корделии. Эти слова я вспоминаю каждый раз, когда мне приходится читать статьи Зинаиды Венгеровой. Мужчины так не умеют писать. У них литература, искусство большей частью уходят на второй план, и на первый план выступают убеждения. А раз убеждения, стало быть, нужно защищать: начинаются крики, брань, даже хуже того, драки. Ничего подобного Вы не встретите в книге г-жи Венгеровой*. У нее, разумеется, есть свои вкусы: одних писателей она любит больше, других меньше. Но больше всего она любит искусство, дарование, и потому ее душе близко все то, на чем лежит печать дарования. Оттого она с искренним увлечением может говорить и о Золя, и о Метерлинке, о Рескине и о Генрике Сенкевиче и во всех них отличить все достойное внимания. Она почти никогда не порицает разбираемых писателей, зная, что охотников отыскивать пятна на маленьких и больших солнцах всегда достаточно. Правда, иногда нежелание порицать… [на этой фразе рукопись обраывается].

* * *

Лазарев, Адольф Маркович. Родился в Киеве в 1873 г. и скончался в Париже 26 декабря 1944 г. Окончил в Киеве юридический факультет. Был директором Русского для внешней торговли банка в Киеве. С юношеских лет интересовался

* Возможно, «Литературные характеры». 3 тома. 1897–1910. (Лит. Энц.).

философией. Участвовал в философском кружке киевского профессора Челпанова, где познакомился с Шестовым и Бердяевым. Сотрудничал в философских журналах. С Шестовым Лазарева связывала 40- летняя дружба. Он был горячим поклонником философии Шестова.

В Киеве в 1919–1921 гг. Лазарев читал лекции по философии в Киевском университете. С 1921 по 1923 г. жил в Берлине. Вероятно, участвовал тогда в издании философского журнала. В 1926 г. он переехал во Францию, жил в Реймсе и в Париже. В Париже он читал курс философии во Франко-Русском институте и руководил философским семинаром в Народном университете.

Всю жизнь Адольф Маркович работал в разных учреждениях, что ему помешало сделать то, что он мог бы сделать по своим дарованиям. Он опубликовал в русских и французских журналах статьи о Шестове, Бергсоне, Джемсе, Спинозе и о Жюле Лекье. После его смерти эти статьи были собраны его женой Бертой Абрамовной (1889–1975) в книжку и изданы на французском языке: AdolfLazareff. VieetConnaissance. Ed. Vrin, Paris, 1948.

В предисловии к вышеуказанной книге Бердяев пишет: «Публичные лекции, которые Лазарев читал в Париже, были

блестящи и имели огромный успех».

* *

*

Лундберг, Евгений Германович. Писатель, литературный критик. Родился в 1887 г., умер в Москве 30.11.1965. В своей книге «Записки писателя» Лундберг рассказывает о своем знакомстве с Шестовым и о том, как Шестов его выручал и ему помогал.

Еще гимназистом прочитал я первую книгу Шестова — о Шекспире. Я не понял ее, но тревога в ней была родная, несмотря на разницу поколений и вкусов. Так завя-

зана была связь — книгою. Скоро она стала живою в письмах и беседах. Чувство «ученика» — в старом смысле слова. Душевные и житейские кризисы измерялись мерою не своих только, но и его мыслей. Думаю, что я не раз утомлял его, ибо мое беспокойство воплощалось в биографических фактах, его — в бессонной работе мысли. Пожалуй, со стороны это было смешное сочетание — два таких человека, как мы. Он сын мануфактуриста-коммерсанта, ненавидящий дела, но покорно время от времени стоящий за прилавком. Зачем? Не ради жизненных благ, которых он не брал себе. Он дорожил свободой и много раздавал друзьям и не друзьям, случайным жертвам жизненной борьбы и людям, с которыми был связан с юных лет привычкой. Наверху, на столе, лежат отмеченные тонкими штрихами томы Шопенгауэра и Нитше. Внизу шуршат сукна, ситцы и шелка; он с перепавшим от горечи и утомления лицом; в меховой шапке, несмотря на июньский зной, следит за суетою приказчиков, за бабами из пригорода, за чиновниками и офицерскими женами… Пришло время солдатчины — я отказался. Шестов убеждает меня эмигрировать в Лондон, устанавливает связи с Кропоткиным. Я в тюрьме — он пишет мне письма. В киевский погром 905-го года я, накинув военную шинель на серую рубашку, мчался на Подол к его разоренному дому. Когда шинель распахивалась, старик извозчик, везший меня, испуганно цыкал. Девятьсот девятый год, Петропавловская крепость. Он подымает на ноги всех, кого можно, чтобы извлечь меня — и извлекает. Ясно вперед, что меня засадят еще раз. Он вызывает меня в Швейцарию… Он убедил меня поступить в университет и уладил денежные затруднения. Потом война. Ему претило мое пораженчество. Искал исходов — в либерализме, где-то в окрестностях Милюкова. Революция ужаснула его. Он приглядывался, но так и не доглядел ее сути. В Киеве оберегал его от маленьких и больших бед Н.Венгров. (Лундберг, стр.75–77).

О первых литературных шагах Лундберга и его знакомстве с Шестовым рассказывает Зинаида Гиппиус (ста-

тья с подписью Антон Крайний — псевдоним Зинаиды Гиппиус). Она пишет:*

Лундберг — называл себя моим «крестником». Мне принадлежит заслуга? спасения его первой рукописи от редакторского камина. Двери нашего тогдашнего журнала**, следовало, по моему убеждению, широко открыть начинающим. Они и были открыты, и не напрасно: у нас впервые стали печататься Блок, Пяст, Сергеев-Ценский и другие, себя впоследствии оправдавшие.

Рукопись Лундберга показалась мне не блестящей, но возможной. Вызываю неизвестного автора. И вскоре он становится частым посетителем как редакции, так и моего дома. Большеголовый, болыпелицый, бледный юноша в синей рубашке. Дикий неврастеник. Любит длинные, надрывные разговоры…

Из Киева, куда он уехал, он продолжал писать мне. С удивлением мы узнали, что он сделался «учеником», и даже «любимым», Л-Шестова*'**. Мимолетная встреча в Киеве показала мне того же Лундберга, ноющего, скорченного от внутренней, мелкой боли, ничем, кроме нее, не интересующегося; вернее — все берущего, как средство для ее невозможного утоления. Как в письмах своих — он был уныло и злобно льстив. И этого не видит в «любимом ученике» глубокий русский философ — Л.Шестов?

Впрочем, не наивны ли, не доверчивы ли, как дети — философы?