— Знакомство с Гуссерлем и Бубером.

— Шестов знакомится с произведениями Киркегарда.

— «На весах Иова» выходит по-русски и по-немецки.

— Серия лекций по случаю столетия Толстого. — «Скованный Парменид».

— Статья о Розанове.

Шестов был в дружеских отношениях с профессором средневековой истории Фердинандом Лотом и его женой, писательницей Миррой Ивановной Лот-Бородиной, большим знатоком средневековой французской литературы и православной теологии. Она опубликовала статьи и несколько монографий на эти темы. Мирра Ивановна пишет Шестову:

Пересылаю Вам только что полученное от Андлера письмо, которое наверное Вам будет интересно прочесть. Мне кажется, Вы бы могли сделать по-французски сообщение в филос. обществе, вернее, прочесть его, тем более, что Ваши милые дочери Вам бы помогли, идея, по-моему, прекрасная во всех отношениях, ее надо осуществить. (22.11.[1927(?)]).

Неизвестно, о каком философском обществе упоминает Мирра Ивановна и сделал ли Шестов тогда сообщение. С профессором Андлером (CharlesAndler), директором Института германистики, о котором пишет Мирра Ивановна, Шестов в^ скором времени установил контакт и в феврале или марте 1928 г. послал ему несколько своих книг. Андлер благодарит его за книги и приглашает к себе на 18 марта. ОнпишетШестову:

Je voudrais aussi vous dire depuis longtemps la joie grave que j'ai a vous lire… J'aurais grand plaisir a vous connaitre et a m'instruire pres de vous. (15.03.1928)[1].

О новом знакомстве Шестов пишет Ловцким:

Познакомился здесь с пр. Andler'oM,автором 5-томного труда о Нитше. Он очень хорошо отнесся к моим книгам, главное, заинтересовался по существу. Кажется, мы с ним подружимся: он человек думающий по-настоящему, не только затем, чтобы книги писать. (21.03.1928).

В начале 1928 г. Шестов получил приглашение прочесть доклад в Амстердаме в философском обществе (AmsterdamseVerenigingvoorWijsbegeerte). 17-го февраля он рассказывает Ловцким о том, что через несколько дней после него будет читать доклад Гуссерль [2] и что Гуссерль, узнав о приезде Шестова в Амстердам, просит его задержаться до своего прибытия, дабы с ним встретиться. «Нечего и говорить, — пишет Шестов в статье 'Памяти великого философа', — что я с радостью согласился отсрочить свой отъезд на несколько дней. Меня уже тогда приятно поразило желание Гуссерля встретиться со своим решительным идейным противником: это ведь так редко, почти никогда не бывает». (Напомним, что Шестов опубликовал в «Ревю филозофик» в январе 1926 г. и в январе 1927 г. две статьи с резкими нападками на идеи Гуссерля — см. первый том). Узнав о предстоящей встрече Шестова с Гуссерлем, Андлер и другие профессора поручили Шестову узнать во время встречи, согласится ли Гуссерль приехать в Париж, если его пригласят. Возможно, что идея пригласить Гуссерля исходила от самого Шестова.

18 апреля Шестов поехал в Амстердам и 19-го прочел по-немецки в философском обществе свою работу о Плотине «Неистовые речи», перевод которой был сделан Вальтером

в 1925 г. для «Кант-Штудиен» и не опубликован. Несколько дней спустя в том же обществе выступил Гуссерль (два доклада 24 и 27 апреля и обуждение докладов 28 апреля). Даты путешествия Шестова определены по открыткам и письмам, которые Шестов посылал Ловцким и жене до и во время своего путешествия (Париж, 17.02.1928 и 3.04. 1928; Амстердам, 21.04.1928 и 27.04.1928; Франкфурт, 30.04. 1928 и 1.05.1928). Они были проверены и дополнены при помощи книги Карла Шумана (KarlSchumann. Husserl- Chronik. Denk- undLebenswegEdmundHusserls).

Шестов и Гуссерль познакомились и за несколько дней близко сошлись. Затем они встретились еще трижды (Фрей- бург, ноябрь 1928; Париж, февраль 1929; Фрейбург, июнь 1930 — см. стр.20–22, 26–29, 53– 54), и встречи были всегда радостными. Они также переписывались. В архиве Шестова сохранилось 8 писем Гуссерля к Шестову. В нашей работе приведены выдержки из трех из них (см. стр.33, 69–70, 117– 118). О встречах с Гуссерлем Шестов рассказал в статье «Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль» и в письмах. Эти встречи также упомянуты в книге К.Шумана, в письмах Гуссерля к Ингардену и в воспоминаниях Фон- дана. Основываясь на этих источниках, мы описали встречи в Амстердаме и других городах. В статье «Памяти великого философа», написанной в сентябре 1938 г., через десять лет после поездки в Амстердам, Шестов рассказывает о своих встречах с Гуссерлем в Амстердаме, Фрейбурге и Париже. О встречах в Амстердаме он пишет:

Первая встреча наша состоялась в философском обществе — в вечер перед докладом. Философских разговоров тогда, конечно, не было: Гуссерль был занят докладом своим, который длился больше двух часов и который, кстати сказать, он прочел с необычайной легкостью, стоя, и с таким искусством, с такой силой, точно ему было не 70 лет, а 40. Тогда же он попросил того члена общества, у которого он с женой остановился (таков обычай в Амстердаме — докладчики живут не в гостиницах, а у членов философского общества), пригласить меня к себе к обеду на следующий день. За обедом, конечно, о философии не разговаривали. Но сейчас после обеда, как только мы перешли из столовой в кабинет хозяина, Гуссерль начал говорить на философские темы — и сразу перешел inmediasres*. Это тоже характерно для Гуссерля. Я помню, что, когда через несколько дней мы вместе обедали у другого члена общества и когда после обеда хозяин, очень богатый человек н страстный библиофил, стал показывать Гуссерлю находившиеся в его библиотеке уникумы — вроде первого издания «Критики чистого разума» или «Этикн» Спинозы, — Гуссерль, к величайшему огорчению хозяина, рассеянно рассматривал редкостные книги и через несколько мннут отвел меня в сторону н стал беседовать со мной на философские темы. Та же сосредоточенность на поглощавших его вопросах сказалась и тогда, когда я, по просьбе покойного профессора Andler'aстал зондировать почву — не согласится ли Гуссерль приехать в Париж, если его пригласит Сорбонна. Единственный вопрос, который он мне предложил: «Считаете лн вы, что в Париже найдутся люди, знающие немецкий язык и готовые вдуматься в мою проблематику?» — Гуссерль весь был во власти одолевавших его философских заданий. Это, конечно, сказалось во всех наших беседах — впервые в Амстердаме, а потом во Фрейбурге н в Париже. Наиболее интересные и значительные признания услышал я от него уже в первом нашем разговоре: «Вы были неправы, — начал он, набросившись на меня с такой резкостью и страстностью. — Вы точно превратили меня в каменную статую, поставили на высокий пьедестал, а затем ударом молота раздробили эту статую вдребезги. Но точно лн я такой каменный? Вы как бы не заметили, что принудило меня так радикально поставить вопрос о существе нашего знания и пересмотреть господствующие ныне теории познания, которые прежде удовлетворяли меня самого не меньше, чем других философов. Чем больше углублялся я в основные проблемы логики, тем больше чувствовал я, что наша наука, наше знание шатаются, колеблются. И, наконец, к моему неописанному ужасу, я убедился, что, если современная философия есть последнее слово, которое дано сказать людям о существе знания, то знания у нас нет. Был момент, когда, выступая на кафедре с изложением тех идей, которые я усвоил себе от наших современников, я почувствовал, что мне нечего сказать, что я выхожу к слушателям с пустыми руками и пустой душой… [Мне казалось,] что если усилиями нашего разума не будут преодолены возникшие во мне сомнения, если мы обречены по-прежнему только более или менее тщательно замазывать трещины и щели, открывающиеся нам каждый раз в наших гносеологических построениях, то в один прекрасный день все наше познание рухнет, и мы очутимся пред жалкими развалинами былого велнчня».

В таких, приблизительно, словах, но с еще большей силой и страстностью, с тем исключительным подъемом, который чувствовался во всех его замечательных писаниях и речах, говорил он мне об источниках его столь смелой и оригинальной философии, беспошадно разметавшей основные идеи лучших представителей современной мысли…

Я никогда не забуду моей первой личной встречи с Гуссерлем, как никогда из памяти моей не