После встречи во Франкфурте 25 мая 1930 г. Бубер и Шестов переписывались, и Бубер предложил Шестову встретиться летом 1931 г. в Понтиньи. Шестов объясняет, почему он не может принять предложения:

Ich freute mich sehr endlich ein Paar Zeilen von Ihnen zu bekommen: habe doch zu lange keine Nachrichten von Ihnen gehabt. Nun aber, leider, wie ich verstehe haben Sie ganz und gar die Absicht nach Paris zu kommen abgegeben. Sie legen nur vor, nach Pontigny zu kommen, und dort mit Ihnen zusammenzutreffen. Das ware, wirklich, herrlich. Aber — unmoglich. Ich bin genotigt meine Ferien, die Paar Wochen, die ich frei haben kann, zu Kur zu gebrauchen — sonst kann ich im Winter gar nicht arbeiten. Die Kur zu unterbrechen, um nach Pontigny zu fahren, heist sie ganzlich vernichten. Die Fahrt von Chatel nach Pontigny ist aiisser- lichst anstrengend — dauert 14 Stunden und man muss 5 Mai umsteigen, und nimt (alles zusammen) 12 Tagen in Anspruch — was bleibt mir dann fur die Kur iibrig? Das ist sehr Schade. Ich habe Pontigny gerne, und, waren Sie auh da — da ware es doch doppelt wert hin zu fahren: und doch ist es, wie Sie sehen, unmoglich. Ist es aber volkommen ausgeschlossen, dass Sie doch einmal nach Paris commen? Es ware doch auch fur Sie, glaube ich, sehr wichtig einmal mit Franzosen zusammen zu treffen. Ich will doch hoffen dass Sie doch mal in Herbst oder Winter zu uns kommen werden. (22.04.1931) [40].

***

Почти во всех письмах к Ловцким Шестов пишет о трудностях с немецким издателем Шнейдером. Привожу выдержки из трех писем, в которых Шестов рассказывает об этом, о приезде в Париж Томаса Манна, о своих чтениях и других событиях:

От Schneider'aя никаких известий не имею с октября. Я ему написал, чтобы он прислал мне денег за книги мои: полагается каждые три месяца рассчитываться. И, если получу ответ, начну разговоры об «А.б.» и маленькой книжке. Хотя его медлительность — плохой признак: пожалуй, ничего не выйдет. Очень рад за тебя, Фаня, что у тебя хорошо идет работа. Если будем летом вместе, я покажу тебе у Кирк. многое, что тебе будет полезно.

Сюда, в Париж, приезжал Томас Манн и читал два доклада: один по-французски, назывался — «liberteetnobJesse, Schiller— Goethe, Dostojewsky— Tolstoi» и другой по- немецки: «LaplacedeS.FreuddansFhistoiredeTespritmoderne». Народу было пропасть. Потом penclubв его честь обед устроил — но я уже на обед не пошел, т. к. и без того много пришлось бегать, — на доклады, к нему лично, на завтрак в его честь. Доклады были интересные и остроумные. Фрейда он, видно, очень ценит и добивается, чтоб Фрейд получил Нобелевскую премию. Верно, так и будет — т. е., верно, Фрейд в этом году получит Нобелевскую премию. (15.05.1931).

От Шнейдера у меня нет вестей. Он обещал выслать в конце июня деньги, которые мне причитаются, и не выслал. И ничего тоже не может решиться насчет «А.б.» — по крайней мере мне ничего решительного не говорит. На днях я ему опять написал, напомнил о деньгах и о переводе — пока нет ответа. Первый том Deussen'aу меня есть. Он интересен, но сейчас у меня столько новых книг, — и все громадных, что перечитывать его некогда — Мейерсон выпустил 3 тома, Леви Брюль — один, но огромный том. Потом у меня были книги о Киркегарде — громадные тома, сам Киркегард. И Бердяев выпустил большую книгу — «О назначении человека» и еще, и еще. Если вы приедете в Шатель, я много интересного смогу вам сообщить из того, что сейчас в философии и смежных с философией областях происходит. (10.07.1931).

Поздравляю тебя, Герман, с днем рождения. Желаю прежде всего — здоровья и спокойствия: к сожалению, в наши годы здоровье редкий дар, а в наше время спокойствия почти что не бывает. Но пожелать все-таки и можно и нужно. Если будет здоровье и спокойствие, то — пожалуй, не все остальное, но многое из остального придет само собой. Как-то вы сейчас в Берлине живете? По газетам, сейчас страшное напряжение в Германии. И как будто на этот раз газеты мало преувеличивают. Оттого-то я и подумал, что вслед за здоровьем нужно пожелать спокойствия…

Со Шнейдером — все путаница, он мне должен около тысячи франков, все обещает выслать — и не высылает. На мое последнее напоминание — я получил в ответ письмо, подписанное не им, что он в отъезде, и без него денег выслать не могут. Боюсь, что и разговоры об издании новых книг ни к чему не приведут. Он ведь сперва хотел выпустить мои последние работы и «А.б.» — теперь о последних работах молчит. Между тем мне интереснее было бы, чтоб вышли именно последние работы, т. е. «Скованный Парменид», «Умозрение и апокалипсис» (о Соловьеве) и афоризмы («Борьба и оглядка»[41] и «О втором измерении мышления»[42]), которые полностью уже переведены на немецкий язык[43]. Я думаю тоже, что эта книга может рассчитывать на больший успех, т. к. о ней будут рецензии и у философов, и у теологов, тем более, что она будет посвящена Гуссерлю, с его согласия. Пишу тебе, Герман, это, чтобы ты, если случится, выяснил, какие намерения у Шнейдера. Правда, похоже, ввиду того, что сейчас в Германии происходит, что Шнейдер вообще прекратит на долгое время всякую деятельность. Но все же нужно, чтоб он был aucourant. [15.07.1931].

Переговоры об издании по-немецки «Апофеоза беспочвенности» и книги с последними работами Шестов начал вести со Шнейдером вскоре после выхода по-немецки книги «На весах Иова». Но осуществить эти издания Шнейдеру не удалось. В другом письме к Ловцким (13.11.1931) Шестов пишет: «С немецкими издателями мне не везет: Маркан лопнул,NietzscheGesellschaftперестал существовать, боюсь, что и Шнейдер — у которого теперь все мои книги — не долго протянет».

Как всегда, Анна Ел. в конце мая уехала в Шатель, и Шестов в течение двух с половиной месяцев жил один в квартире в Булони. У Шестовых была очень надежная прислуга, которая делала все, что нужно для хозяйства. Шестов рассказывает Лизе и Анне Ел. о своей жизни после ее отъезда:

Анна уехала уже на работу в Chatel-Guyon. А я, как всегда, копаюсь в своих книгах. Живу, с тех пор как дети от меня отделились, очень уединенно и мало с кем встречаюсь. Только, когда нельзя иначе, хожу в гости, а принимать у себя никого не принимаю. Мне так лучше — весь день принадлежит мне, и я в часы, когда не одолевают хворости, могу заниматься. Поблизости от меня чудный Булонский лес (800 десятин), и я, когда могу, бегу туда и там свое «дело» или свое «безделье» делаю. Месяца через два поеду к Анне — лечить свои артриты.(27.05.1931).

У нас здесь все благополучно. Только что-то с твоим отъездом разленился я: учусь плохо. Больше по лесу шатаюсь, да в гости, да в концерты. Сегодня утром пошел в St. Cloud— два часа там прошатался. Утро было прелестное — ив St. Cloudпрямо волшебное освещение было. А вечером — иду к Готье обедать — и потом с ними в концерт Ннны Кошиц: она им ложу на 6 человек прислала, и они меня пригласили. Так что учиться уж и времени не остается. А в пятницу нужно идти в «NouvelleRevueFrangaise»: мои «Pageschoisies» вышли — нужно dedicace'biписать. Спасибо Борису — обещал помочь. Из «N.R.F.» пойду к детям ужинать. Вчера Таня и Валя у меня ужинали. [3(?).06.1931].

В воскресенье (вероятно, 7 июня) Готье позвал Шестова к завтраку.

Завтрак, — пишет Шестов Анне Ел., — был экзотический, с острова Мартиники: 22 блюда, из которых только 2 стоили, чтоб их есть (рыба и рис), а остальные только стоили, чтобы их описывать — у кого «перо» настоящее. Моя соседка по столу, молодая француженка, все мне говорила, по поводу того, что я под разными предлогами от 18 блюд отказался: vousetes, monsieur, plusprudentquemoi. Но тебе, может быть, и понравилось все, кроме перцу. Зато познакомился там и долго беседовал с редактором «N.R.F.» [Жаном Поланом] — и, кажется, из этого выйдет прок. Оттуда пошел на receptionк Воуег — и попал под проливной дождь. [8(?).06.1931].

В следующем письме к Анне Ел. Шестов пишет о Светлане:

Она… очаровывает… многих. В среду прихожу я к детям — вижу в Наташиной комнате Таня, на руках у нее Светлана, а вокруг них три дамы: Mamie, ее племянница и Марина Скрябина. Светлана старается (?), все, что умеет делать, показывает: и рученкой машет, и в ладоши бьет, и самые разнообразные звуки испускает — и дамы просто млеют. У племянницы Mamieтоже есть ЬёЬё — ровесник Светланы — но она сама говорит, что куда ему до нее. ASchwab*ы умоляют Таню по воскресеньям на целый день им Светлану отдавать. Так что можешь своей внучкой гордиться…

С femme [demenage] все идет как следует, так что нужно думать, до отъезда не разладится. Кормит, как следует, и спокойно ведет себя. Насчет жары тоже ничего. Делаю сквозняки. Только кукушка [часы с кукушкой] не любит их: останавливается. Но — толкну, она опять идет.