толстые куски мягкой и шелковистой на вид ткани. По форме они немного напоминали привычную паутину, что плетут пауки в дальних углах домов, такие же овальные, вытянутые. Но, о чудо! На непонятных кусках, и это было совершенно очевидно, оказались вытканы цветы, бабочки, деревья. И даже торчал из- под кучи остальных краешек
– Ягма ее поцелуй, эту тварь, – испуганно произнес Лиал. – Что это еще за ткач такой отыскался? Не нравится мне это.
– Они отвлекают нас, – дрожащим голосом сказал Рюг. И утер внезапно выступивший на лице пот. – А другие тем временем окружают. Когда они на нас набросятся, мы не отобьемся. Несколько таких червяков еще можно забить, а вот если их будут сотни…
– Подманивают, – согласился новенький. – Видали, как птица иньин ловит всяких букашек? Выставит из травы хохолок, похожий на букетик цветов, и хватает всех, кто решил на них присесть… Я вообще не понимаю, о чем речь. Спалить ее в огне – и бегом к эльо Кайнену, докладывать. Такие твари поодиноч-ке на свет не появляются.
Он свирепо оскалился, глядя на червеобразного уродца.
И поднял копье.
Абсолютное молчание двуруких вызывало у Вувахона легкое беспокойство и тревогу. Между собой они переговаривались, но ни одной толковой мысли, адресованной ему, вопоквая-артолу до сих пор не уловил.
Носились в воздухе едва уловимые слова-образы и запахи, но были они сплошь удивленные и неприязненные.
Вувахон сначала воспринимал это как должное:в свое время и аухканы пару раз чуть было не обозвали Избранника уродом. Трудно свыкнуться с мыслью, что такое ущербное существо может считать себя законченным и полноценным творением природы. Однако жизнь доказала обратное.
Так что естественные эмоции (крохотный пряха теперь точно знал, что у людей бывают не только чувства, но и эмоции – странное состояние, которое они и сами порой определить не могут, не говоря уж о том, чтобы его контролировать) Вувахо-на не удивили.
Удивляло затянувшееся молчание. Словно люди не желали даже сделать попытку, первый шаг.
Аухкан не уловил никаких одобрительных или радостных мыслей и тогда, когда они увидели и рассмотрели красивые подстилки для детских гнезд.
Вопоквая-артолу забеспокоился, но тут человек открыл рот и показал зубы. После чего высоко поднял правую руку с зажатой в ней короткой блестящей полосой, чем-то похожей на конечности пан-тафолтов…
– Рюг прав. Живой переть ее в крепость нельзя. Но и бросать здесь не следует – это не нашего ума дело. Вот вручим эльо Кайнену, пусть он с ней и возится. Сдается мне, подарочек этот его не обрадует, ну да не наша вина…
– На копье насадить, да так и понесем, чтобы руки не марать, – посоветовал новенький.
– Разумно говорит, – согласился Лиал. Новенький подошел поближе к извивающейся твари, передернулся весь, будто влез сандалией в лошадиный навоз, сплюнул и, широко размахнувшись, воткнул копье в верхнюю часть мохнатого толстого тела.
Существо запищало мерзким тонким голоском, забилось. Шкура у него оказалась толще, чем предполагал человек, и подалась с трудом. Раздался треск рвущейся ткани, на новенького брызнула ярко- голубая холодная жидкость, и он заверещал:
– Яд! Яд! Помогите!
Тут тварь еще раз извернулась, и несколько когтей проехались по его коже, оставляя на ней кровавые рваные борозды…
Вспышка агрессии была внезапной.
Мысль о ненависти – ясной и понятной, будто произнесенной рядом стоящим аухканом.
– Я пришел с миром! Я принес подарки! Хоф-фриххи! Хоффриххи! – кричал Вувахон изо всех сил.
И вдруг отчетливо понял: то, что он принял за улыбку, улыбкой вовсе не являлось.
И его никто не слышит.
И его никто не хочет слышать.
Совсем никто.
Первый удар причинил острую боль и…
Вранье, что аухканы не испытывают страданий. Они просто очень живучи и не умирают от тех ран, которые даруют человеку высшее облегчение – смерть.
Аухкан идет по пути боли гораздо дальше. И конец этого пути теряется в ярко-голубом тумане…
– Ненавижу, когда на меня глядят вот так рычал воин.
