Так обычно ходит сытый панон-тераваль. Когда ему не нужно охотиться, он не нуждается и в тишине. Ведь все и так знают, что он – единственный и полноправный хозяин здешних мест. И поди поспорь с этой прорвой клыков и когтей.
Так что ничего хорошего от неизбежной встречи Рюг не ожидал.
И все же не смог сдержать вополь ужаса и отвращения, когда чуть ли не прямо под ноги ему выбралась гигантская гусеница, покрытая цветной длинной шерстью. Посредине ее толстого, мерзко извивающегося тела торчал белый нарост.
Гусеница приподнялась, продемонстрировав ошарашенному человеку распахнутую пасть размером с добрый казанок и полную сверкающих острых зубов. Сколько их было? Сто? Двести?
Вокруг рта шевелились, словно пиявки, жаждущие крови, какие-то темные отростки. Щупальца.
Тварь грозила воину не только зубами, но и крюками темных когтей, которыми завершалась каждая из бесчисленного множества ее мохнатых лап.
Такого страшного, опасного и вместе с тем уродливого существа топорник в своей жизни не видел. Он шарахнулся в сторону и принялся звать товарищей.
А вообще-то его тошнило…
Наткнувшись на двурукого, Вувахон немного растерялся. Впрочем, совсем ненадолго.
Когда минул первый приступ испуга – а в этом состоянии Созидатели, как известно, замирают, – маленький пряха предпринял попытку наладить контакт и взаимопонимание с человеком.
Он приподнялся, показывая, что у него очень маленькие коготки, созданные природой и Шигау-ханамом только для того, чтобы работать с тканями, и с этой же целью открыл рот и показал зубки. Кроме того, Вувахон очень хорошо помнил странную вещь – улыбку, которой столько внимания уделял в своих мыслях и рассказах Руф.
И Вувахон постарался очень хорошо улыбнуться, чтобы человек тут же понял, как он радуется этой неожиданной встрече.
А потом, когда двурукий не проявил никаких признаков агрессии и даже вежливо отошел на шаг, освобождая вопоквая-артолу место для беседы, малыш внятно и отчетливо произнес:
– Вувахон – это я. Вувахон пришел с миром и принес подарки. Хоффриххи для ваших детенышей…
Четверо солдат опасливо разглядывали мерзкого уродца. Тот извивался своим гигантским телом и то и дело разевал пасть, окруженную щупальцами и утыканную тонкими и острыми, как рыбьи кости, зубами. И при этом тупо таращился на людей.
Глаза у него были те еще – со здоровый кулачище, не всякий милделин таким кулаком похвастается. Черные, глянцевые, похожие на застывшую смолу. Ничего не выражающие. Или глаза были темно-синие? Впрочем, какая разница…
– Гадость какая, – сказал раллоден Лиал. – Я такого еще никогда не видел. Надо бы забрать «это» с собой в крепость, а потом забальзамировать в меду и отправить в Газарру, чтобы наш Каббад его внимательно рассмотрел.
– Нужна Каббаду эта страховидла! Прикончить ее, и вся недолга, – возразил Рюг, которого по-прежнему тошнило при одном взгляде на жирную гусеницу-переростка.
– Не все так просто, – неожиданно здраво рассудил Олькой. – Хорошо, если он здесь один такой, уродина несчастная, ползает. А если их расплодилось невесть сколько и все это в окрестностях Каина? Не зря окутана тайной смерть варвара… И чует мое сердце, что это мерзкое создание кое-что могло бы порассказать нам о последней битве палчелоров…
– Одумайся, друг мой! – урезонил его Лиал. – Как оно, безмозглое, тебе что-то расскажет.
– А оно не безмозглое, – глухо проговорил Олькой. – Оно – то самое чудовище, порожденное чернотой ночного неба. Я знаю. Мне видение было.
– Только его видений нам не хватало, – буркнул Рюг, ни к кому конкретно не адресуясь.
– Угу, – согласился четвертый воин – мечник, прибывший накануне из Газарры с последним подкреплением и по этой причине плохо разбирающийся в ситуации. Но и ему было очевидно, что тварь нужно прикончить, потому что…
Увидев, что люди ведут себя как вполне разумные существа – остановились, переговариваются, фешают, что предпринять, – Вувахон окончательно убедился в своей правоте. Его решимость продемонстрировать людям лучшие намерения окрепла, и он стал торопливо снимать со спины тючок со своими подстилками.
Ловко изогнулся, потянул за нить и распустил гибкими щупальцами шов на ткани, которая скрепляла рулон.
Люди старались улыбаться ему.
Это было не самое красивое зрелище, но Вува-хон отдавал себе отчет в том, что и он выглядит не совсем привычно для их глаз. Вначале у каждого свои представления о прекрасном. Это уже потом выясняется, что основные пункты обязательно совпадают.
И вопоквая-артолу еще раз подумал как можно приветливее: «Подарки! Подарки для любимых детенышей. Красиво!»
Тварь скрючилась, скорчилась, свилась в тошнотворный клубок с извивающимися отростками – и вдруг лопнул белесый нарост на ее спине, и оттуда с шелестом высыпались
