– Дверь металлическая, – сообщил Пащенко. – Открывается, понятно, наружу. Внутри слышны движения. О жильцах не может быть и речи, раз квартира снята под притон.

Дверь сейчас никто ни под каким предлогом не откроет. Хоть провода режь, хоть соседку проси за солью сходить. Если вызвать Земцова или спасателей с ломом, то Виолетте не поздоровится. Сколько нужно времени, чтобы скинуть ее с балкона? Докажи потом, что она не сама выпала, а ее выбросили. И не из этой квартиры, а из соседней. Кстати, о балконе…

Едва мне пришла в голову эта мысль, как Пермяков стал снимать куртку.

– Сверху спускаться – засекут. Нужно подниматься с седьмого этажа. В детстве я так делал, когда ключи терял. Правда, этаж был – второй. Эх…

У меня внутри все похолодело. Не от того, что я представил висящего между небом и землей бывшего сокурсника, а от его – «э-э-эх»… Более обреченного произношения я не слышал. Его никто не просил. Но он знал, что сделать невозможное должен именно он. Поэтому и не стал дожидаться нашего «совещания». Быстрее всех догадавшись, что нужно делать, он тут же стал снимать куртку. Честно говоря, я надеялся, что дома не окажется соседей. Тех, что находятся этажом ниже, под тридцать первой квартирой.

Черт! Щелкнул замок, и после коротких переговоров молодой здоровый мужик впустил нас внутрь своего жилища.

Я уже не раз убеждался, что самое страшное в нашей профессии – привязанность к интересам дела. Будь то дела судьи или следователя прокуроратуры. За стремлением найти и восстановить справедливость забывается не менее важное. Никто из нас, в том числе и Пермяков, не подумал о том, что у него одного дома двое детей. Мужики на такой работе забывают обо всем, кроме самой работы. Женщина так никогда не поступит. У нее иная шкала ценностей. Чаще всего – с более разумными делениями. Пермяков полез вперед, потому что ему первому пришла в голову мысль. И он знал наверняка, что если он промолчит, то на балкон будет карабкаться тот, кому эта мысль придет во вторую очередь. И если случится непоправимое, то Пермяков потом всю жизнь будет мучиться. Трусом быть всегда легче. Но, струсив раз, перестаешь быть строгим с самим собой. Есть ли для мужчины более строгое наказание?

– Ты только вниз не смотри, – советовал слегка порозовевший Пащенко. – И перчатки не снимай. Мы сейчас дверь будем ломать, поэтому на балкон они обращать внимания не будут. Только не суйся туда! Только не суйся…

Пермяков вышел на балкон и засунул пистолет за пояс. Теперь оставалось встать на перила. А потом – самое трудное. Ему нужно было в прыжке успеть зацепиться за ограждение балкона этажом выше…

Слегка пошатываясь на ветру, он смотрел вверх на металлический каркас балкона. Он был уже там, наверху.

Держась за стену, он согнул ноги в коленях…

Прыжок!

Сверху посыпался снег. Если сейчас начнется движение вниз, значит, руки не смогли найти спасительного выступа.

Когда он повис, крепко уцепившись за металлический прут, я почувствовал, как по моей спине течет пот.

– Матерь божья… – пробормотал хозяин квартиры. – На хер вам все это нужно?

Пермяков висел и улыбался. Сукин сын!

– Я назову его Акелой.

– Кого?! – Краска сползла с лица Пащенко, и сейчас он был бледен, как саван.

– Кобеля, – ответил Пермяков и легко подтянулся на руках. Еще мгновение, и он, скользнув ужом по перилам, опустился под балконное окно.

Мои руки охватил легкий тремор. Адреналин волной вошел во все артерии. Сейчас бы затянуться сигаретой… Но наверху в одном свитере на снегу лежал Пермяков. Мужик, испугавшийся не менее нас, сразу вынес по нашей просьбе маленькую фомку и гвоздодер.

– Больше ничего нет, мужики, – извинился он.

Хватит и этого. Трехмиллиметровая дверь – не броня. Главное, отвлечь их внимание от балкона и быстро выломать замок. Я плохо представлял, как это можно будет сделать быстро, но почему-то мыслями я был уже в квартире. Пащенко говорил, что из подъезда «сталинского» дома выбежали шесть человек. Плюс Виолетта. Минус двое в «Мерседесе». Итого – в квартире сейчас минимум пятеро, включая Виолетту, Ступицына и Гурона.

Мы разделись все у того же мужика.

– Вызывай милицию. – Пащенко подтолкнул его к телефону.

Фомка и гвоздодер вгрызлись в дверь одновременно. Гораздо лучше здесь выглядел бы лом, но с таким же успехом можно было мечтать о пятидесяти граммах тротила. Мы остервенело выгибали металл из косяка, пытаясь обнажить замок. Как только покажется ригель – дело сделано. Ни один замок не выдержит такой нагрузки.

Внутри началось сумасшедшее движение. Сейчас главное для Гурова – не убить Виолетту, а избавиться от нее. Но для этого и рисковал три минуты назад Пермяков!

Когда я услышал два глухих одиночных выстрела, я понял, что прав. Стрелял Пермяков, что должен был он сделать лишь в одном случае. Если Штефаниц будет угрожать опасность. Его выстрелы потонули в автоматной очереди. В квартире послышался звон разбитого стекла и истерический женский визг.

Я проклинал эту дверь, что встала своими тремя миллиметрами между нами и квартирой. Пащенко было не до проклятий. Он уверенными движениями выламывал уже выгнутый наружу замок.

Последнее движение и…

Вторая дверь была открыта. Может, это и спасло наши жизни. В коридор выскочил какой-то бритый юноша и выбросил руки перед собой. Если бы он стрелял через деревянную дверь, то эти девятимиллиметровые пули из армейского кольта превратили бы нас в ничто. Но мы его видели, поэтому все произошло иначе. За моей спиной раздался хлопок «макарова», и отрока отбросило к стене. Размазывая по ней кровь, он рухнул на пол. Кажется, я становлюсь владельцем кольта…

Обстановка в зале, на балконе которого сидел Пермяков, напоминала Ливан. «Важняк» стрелял внутрь, высовывая руку, а ему отвечал автомат и несколько пистолетов. Четверо минус один – трое. Значит, стреляют Ступицын, Гуров и еще один их подельник. Где Виолетта?

Проскочив коридор и едва не поймав плечом очередную пулю Пермякова, я встал с другой стороны двери, ведущей в зал.

– Эй, уроды! – рявкнул Пащенко. – Я прокурор транспортной прокуратуры! Я хочу услышать звук упавших на пол трех металлических предметов!

В квартире воцарилась тишина. Глаза резал дым, и в ноздри вползал кислый запах сгоревшего пороха. Откуда дым? Значит, у одного из них не пистолет, а обрез охотничьего ружья с дымным порохом. Это хуже. Дробь – дура. Проскакивая перед этим коридор, я заметил, что комната не представляет собой замкнутого пространства. В дальнем углу находилась дверь, значит, есть еще одна комната. Виолетта в ней?

– Струге, ты здесь? – услышал я знакомый голос.

– А как же… Ступицын, помнишь, я говорил тебе, что ты плохо закончишь?

– Я еще не закончил. Лучше подскажи, как быть с девкой и вашим мужиком на балконе!

– Слышь, начальники! – Этот хриплый бас я слышал, когда из меня пытались сделать дуршлаг в гараже Вити Гурова. – Хватит горячиться. Пока мусора не понаехали, давайте быстро обрешимся! Мы вам – девку, вы нам – коридор в подъезд! Если будете долго думать, я сейчас гранату на балкон брошу!

– Где немка? – спросил Пащенко. – Пусть ответит.

– Я здесь! – раздалось из соседней комнаты.

Нужно было срочно принимать решение. Им терять нечего. На балконе практически беззащитный Пермяков, который, по моим подсчетам, остался с одним или двумя патронами в магазине, а в комнате еще более не защищенная Штефаниц. Если со следователем им еще нужно будет повоевать, то девушку они лишат жизни, не задумываясь.

– Я хочу уйти отсюда! – раздался мужской визг. – Дайте мне уйти отсюда! Суки! Мля буду, не могу здесь больше!

– Гуров! – усмехнулся Пащенко. – А я и не знал, что у тебя в штате такие нервные педики!