Спэрджэн всегда уходил от этого вопроса. „Смотря по обстоятельствам, дружище, — говорил он. — Смотря по обстоятельствам“».

Сверху снова донесся скрежет. Изнутри поднимался панический страх, но Бартлетт загнал его обратно.

— Давай подведем небольшой итог, — начал он вслух, чтобы почувствовать себя увереннее. — Провизии у меня дня на два-три точно хватит. Я в хорошей форме и могу спокойно продержаться дня три- четыре, но вот вы, сволочи, — обратился он к нависшим над головой обломкам, — что собираетесь делать вы?

Гробница молчала.

Снова скрежет, от которого по спине пробежал холодок. Потом слабый голос, далеко наверху, справа. Бартлетт лег на спину и сложил ладони рупором у рта.

— Помоги-ите! — осторожно крикнул он и прислушался: опять голоса, там же. — Помоги-ите!

Он подождал, но теперь ответом была всеобъемлющая пустота. Он подождал ещё. Ничего. Его охватило разочарование. «Наберись терпения и жди!» Минута тянулась за минутой. Вода закапала чаще, гораздо чаще, чем раньше. «Должно быть, снова дождь. Боже! Могу поспорить, это был оползень. Точно, помнишь трещины на дорогах? Проклятый оползень, сукин ты сын! Кого ещё могло завалить? Господи, ну и влип же я, черт возьми!»

Оторвав полосу ткани от рубашки, он завязал на ней узел. Теперь можно отмечать дни. Один узел — один день. Когда голова впервые прояснилась, на часах было 23:41. Сейчас — 23:58.

Внимание вновь сосредоточилось. Еле слышные голоса, но теперь ближе. Китайцы.

— Помоги-ите!

Голоса умолкли. Потом донеслось еле слышное:

— Где вы, хейя?

— Здесь, внизу! Вы меня слышите-е-е?

Тишина, потом ещё тише:

— Где вы-ы-ы?

Выругавшись, Бартлетт поднял пустую банку из-под пива и стал колотить ею по балке. Остановился и прислушался. Ничего. Он откинулся назад.

— Может, пошли звать на помощь? — Пальцы потянулись и нащупали ещё одну банку пива. Пришлось побороть неодолимое желание открыть её. «Не паникуй и сохраняй терпение. Помощь близка. Лучшее, что можно сделать, это ждать и…»

В этот момент под оглушительную какофонию звуков вся земля напряженно вывернулась и вздыбилась. Защищавшие его балки над головой со скрежетом сошли с безопасных опор, сверху посыпалась лавина обломков. Защищая голову руками, он сжался в комок, изо всех сил стараясь прикрыться. Скрежет и подвижка, казалось, длились целую вечность. Потом все прекратилось. Более или менее. Сердце бешено колотилось, грудь сжало, во рту было полно желчи и пыли. Сплюнув, он поискал банку с пивом. Она куда-то делась. Как и все остальные. Он выругался, потом осторожно поднял голову и чуть не ударился о сдвинувшийся потолок своей гробницы. Теперь до свода и стен можно было дотронуться, не садясь и не вставая. Запросто.

Тут Бартлетт различил какой-то шипящий звук. Внутри все похолодело. Протянув руку, он почувствовал легкий сквозняк. Теперь ощущался запах газа.

— Давай-ка лучше сматываться к черту отсюда, дружище, — в ужасе пробормотал он.

Сориентировавшись, насколько было возможно, он выполз из тесного пространства. Двигаясь, действуя, Бартлетт почувствовал себя лучше.

Темнота нервировала, и двигаться вверх было очень тяжело. По прямой так просто невозможно. Иногда, чтобы обойти препятствие, приходилось снова спускаться вниз, сворачивать налево, потом направо, немного вверх, снова вниз под остатки ванной, по чьему-то телу или части тела. Откуда-то издалека доносились стоны, а один раз послышались голоса.

— Где вы-ы? — крикнул он, подождал и пополз дальше, дюйм за дюймом, спокойно, без паники.

Через некоторое время он добрался до пространства, где можно было стоять. Но вставать Бартлетт не стал, а лишь полежал там некоторое время, набираясь сил и переводя дыхание. Здесь света было больше. Когда дыхание подуспокоилось, он взглянул на часы. Собравшись с силами, полез дальше, но путь наверх был закрыт. Попробовал с другого конца — снова завал. Протиснулся под высоким разбитым трюмо и, выбравшись из-под него, пополз. Снова тупик. Бартлетт с трудом вернулся назад и попробовал ткнуться в другую сторону. Потом ещё в одну. Нигде не выпрямиться, ориентиры потеряны, и неизвестно, не залез ли он ещё глубже под развалины. Тут он остановился передохнуть и улегся в сырость своей гробницы — грудь разрывалась, голова раскалывалась, пальцы в крови, голени в крови, локти в крови.

— Ничего, старина, — громко проговорил он. — Отдохни, а потом начнешь снова…

00:45

Солдаты-гуркхи с фонариками осторожно продвигались по опасной, покатой, неровной поверхности, выкрикивая: «Есть тут кто-нибудь?» — и прислушиваясь. За ними и вокруг них, по всему склону холма бродили другие солдаты, полицейские, пожарные и обезумевшие родственники жертв катастрофы.

Было очень темно: свет установленных внизу прожекторов не доходил до этой зоны, расположенной примерно на середине развалин.

— Есть тут кто-нибудь? — позвал солдат, весь обратился в слух и сделал несколько шагов.

Слева в цепи его товарищ оступился и упал в какую-то щель. Он очень устал, но только посмеялся над своей неуклюжестью и, полежав секунду, крикнул вниз, в землю:

— Есть кто-нибудь? — Он уже начал вставать, но вдруг замер, насторожась. Снова лег и крикнул в развалины: — Вы меня слышите? — и напряг слух.

— Да-а-а! — донесся слабый, еле слышный ответ. Солдат взволнованно вскочил.

— Сержант! Сержант, сэр!

В пятидесяти ярдах от него на краю развалин стоял Горнт вместе с молодым лейтенантом, который руководил спасательными операциями в этом секторе. Они слушали по маленькому транзисторному приёмнику выпуск новостей:

— Сэр, — окликнул его сержант с середины оползня, — там кто-то есть!

Офицер и Горнт тут же поспешили к нему.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина, сэр! Мне кажется, он сказал, что его зовут Бартер или как-то так…